Юрий Иваниченко - Выборный

Но только сказал:

- Всех нас изменило время. Вы тоже изменились.

- Ошибаетесь, - быстро бросил Граф и зашагал по узкой, в ладонь, дорожке между могилами, - я переменился внешне, у меня, как у всех стариков, испортился характер; но своим убеждениям я ни в чем не изменил.

- Я тоже, - отрезал Василий.

- Ну что же,- Осинецкий остановился и взглянул в глаза,- я рад за вас. И я не сомневался... Не собирался ставить под сомнение ни вашу убежденность, ни вашу порядочность.

Неожиданно даже для самого себя Василий Андреевич спросил:

- Наверное, вам трудно было на войне?

Осинецкий прикоснулся к наперсному кресту и ответил:

- Война есть самое страшное извращение христианства или, если хотите, сущности человека. Легко там быть не может.

- Я о другом, не о принципе,- досадуя на нечеткость фраз, поправился Белов.- Я знаю по Первой: война - это кровь, грязь, ожесточение душ, грубость. А вы - человек деликатной организации...

- На войне я был хирургом, а не пастырем. Главным образом. И не знакома ли вам притча о заблудшей овце?

- Знакома,- кивнул Василий.

Он читал Евангелие и не раз - в некоторых царских тюрьмах ничего больше не давали. Да и прежде, в реальном училище, довелось вытерпеть не один урок закона Божьего.

- А что касается ожесточения душ,- продолжил Граф,- полагаю, бывали худшие времена, чем эта война.

Оба замолчали, думая каждый о своем.

Василий Андреевич вспоминал гражданскую, безумных от ненависти офицеров, вспоминал синежупанников, плясавших на растерзанных трупах, вспоминал банды, свирепствовавшие по селам и хуторам - и как они отстреливались до последнего, а отряд чоновцев под его, беловской, командой гонял и давил их по лесам...

Владислав Феликсович тоже вспоминал - толпы изможденных, высосанных голодом людей, людоедство от голодного безумия, волны казней, прокатывающихся после каждой очередной смены власти, пока всякая власть не начинала казаться ненадежной и страшной; вспоминал крики заложников, обреченных на смерть, арестантские баржи и эшелоны...

- Вам, конечно, известно, Владислав Феликсович, что в скором времени предстоит переселение.

- Ничто не вечно под луной,- с легкой усмешкой сказал Граф.

- И на этом месте разворачивают строительство зоны отдыха.

- Ну и что?- уже с отчетливой насмешкой спросил Осинецкий. - Вы призываете разделить вашу позицию непринятия такого деяния? Меня еще при обсуждении, признаюсь, заинтересовало, как совмещаются ваша категоричность с позицией предгорисполкема, по долгу службы заинтересованного в том, чтобы юношество отдыхало и укрепляло свои тела? Неужели интересы слетели вместе с должностью?

Василий Андреевич и при жизни, и сейчас не любил насмешек. Несмотря на свои несомненные заслуги, отмеченные правительственными, в основном военными, наградами, несмотря на невольное уважение, которое внушал каждому жизненный путь Осинецкого, Граф оставался для него если не классовым - с этим сейчас очень сложно, - то во всяком случае идеологическим противником... И все же Белов сдержался. Сообразил, что Граф намеренно вызывает его на резкость - а значит, помня прошлое, на откровенность. Сдержался комиссар и только заявил:

- Разговор не о спортивной закалке детей. Да, я против переезда. Уж если так невмоготу с магистралью, то ладно, в виде исключения протянули бы ее, а остальное - отгородить забором, да и в порядок привести никак бы не помешало. Для спорткомплекса и пустырь найти можно было бы, есть еще в городе пустыри. Нельзя так ставить: или мы, или спорткомплекс. Надо не "вместо", надо "вместе". И если что непонятно, так ваша позиция.

Василий, недовольный собою, недовольный тем, как складывается разговор, присел на расколотую плиту какой-то дворянской могилы и охлопал карманы в поисках трубки. Но трубку не положили в гроб в суматохе официальных похорон, и много раз с тех пор Василий Андреевич нервничал, искал и, увы, не находил...

Граф тоже присел на свою скамеечку, подержал, как бы взвешивая на ладони, Коптское Евангелие и, не раскрыв книги, заговорил:

- Живым нужно место. Спорткомплекс - живое. И хватать нам живых - не по-христиански.

- Да все тут не по-христиански!- бросил Белов.

- Неортодоксально,- чуть наклонил голову Граф,- но, согласитесь, наша страна так далека от Царства Божия, что стоит ли удивляться делам сим скорбным?

На колокольне завыло и заохало, а потом раздались смех и кашель. Сова, перепуганная Седым, ловким имитатором, очертила два бесшумных круга в ночном небе и скрылась.

Осинецкий, чуть помолчав, продолжил:

- Но мне кажется, Василий Андреевич, что сейчас вас беспокоит не факт переселения, а нечто, быть может, связанное с процедурой? Я не ошибся?

- Нет, не ошиблись. Решение большинства мне не нравится, слишком уж... не знаю, как сказать - отстраненное, а может, рабское решение...

- Их всю жизнь приучали, - коротко сказал Граф.

- Но тем не менее решение большинства надо исполнять.

- Даже если большинство не право? - вежливо поинтересовался Осинецкий.

"Большинство всегда право!" - хотел привычно отрезать Белов, но чуть-чуть помедлил и сказал:

- Не будем сейчас об этом. Назревает нарушение процедуры. Я еще не все знаю четко, но полагаю, в ближайшие часы прояснится... И, как по-вашему: надо ли вмешаться? Или опять отойти в сторонку?

- Вы ставите меня в трудное положение. Не все должно решаться в принципе - иногда намерение важнее, чем поступок...

- Я так не считаю... Но сейчас это не важно.

- Нет, я не могу ничего сказать заранее. Введите меня в курс дела.

- Хорошо, - сказал Белов и вдруг лихо, по-разбойничьи, свистнул: - Эй, братва, хватит там, слезайте!

Постоял, сжимая увесистый кулак с татуировкой в виде перекрещенных якорей, и начал:

- Сегодня в исполкоме был разговор...

Глава 6

Иван Карпович Воднюк, заместитель начальника СУ-5 треста "Перевальскпромстрой", совершал третий круг по отмостке вокруг здания конторы. Незажженная папироса, обсосанная и обгрызенная до самого табачного цилиндрика, мерно покачивалась в такт каждому шагу.

Виктор знал, что когда Воднюк вот так ходит кругами, то обдумывает самые гнусные свои затеи. Но знать-то знал, а поделать ничего не мог. Только и оставалось пока, что отбиваться от очередной "телеги", да работать, да ждать, пока Хорьков уйдет на пенсию и как-то решится вопрос о новом назначении.

Отношения с Воднюком определились не сразу и не вдруг. Три года назад, когда молодого исполняющего обязанности начальника участка Кочергина Хорьков, вот так просто, безо всякого, назначил главным инженером, а трест, выждав два месяца, со скрипом и нытьем, но все же утвердил в этой должности, Воднюк был душа-человек.