Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)

Ознакомительный фрагмент

Это было давно.

Тогда я еще чувствовал себя хозяином планеты – и все мы чувствовали себя хозяевами. Казалось, что весь мир для одних для нас, а все остальное – только декорация к спектаклю, главную роль в котором играем мы. Теперь-то я чувствую, что это не так – теперь, когда они вытеснили нас и изгнали в горы.

Сегодня снова приходил в ИХ логово к себе подобному, к сородичу своему – которого ОНИ взяли в плен. Я вижу его, он видит меня, но он не говорит мне ни слова. Что-то они сделали с ним – что он не может говорить…

Что-то…

Может, во всем мире нас осталось только двое – он и я…

– Горячий вода был?

– Был, – кивнул я, не поднимая головы, хозяин опять забросает меня вопросами, а надо же когда-нибудь и поесть, хотя бы за ужином…

– Холосо тута?

Я еле удержался, чтобы не фыркнуть, ответил:

– Хорошо.

Спохватился, проглотил кусок, добавил:

– Да, дух ваш… все не улетает.

– А, это молю гоняли, теперь лаванда пахнет.

– Да нет… дух… Хойен…

Китаец шикнул на меня, кажется, про Хойена этого нельзя было говорить – вот так откровенно, прямо. Но и молчать об этом я тоже не мог…

– Так вот, вы говорили, что он зеркала испугается, улетит… ничего он не пугается, как летал, так и летает…

– Каждый ночь? – узкие глаза китайца на мгновение расширились.

– Ага, каждую ночь. Я уж хотел не обращать внимания… только легко сказать, когда эта нечисть над тобой пурхается…

– Душу пьет? – всполошился китаец.

Я не знал, как это, но каким-то седьмым чутьем почувствовал – это не про меня.

– Да нет… просто летает, в зеркало бьется, бьется…

– А, зеркало… боится зеркало?

– Да не сказать, чтобы боится…

Кажется, я сказал что-то не то, старик засуетился, захлопотал, раскрыл свои сундучки, раскрашенные драконами, начал вытаскивать какие-то обереги, колокольчики, свечи, палочки, которые он поджигал по вечерам, чтобы по всему дому шел терпкий пряный дух. Я прикинул, во сколько мне обойдется вся эта охота на привидений, тяжело вздохнул.

Да, пора переезжать в нормальную гостиницу.

А как не хочется…

– Пошли, – китаец сунул мне в руку охапку свечей, какие-то палочки, колокольчики, – дух гоняла, дух…

Дух… я поплелся за ним, чувствуя, что ничем хорошим эта затея не кончится. Китаец первый вошел в комнату, посмотрел, как дух беспокойно тычется в зеркало, бьется птицей о стекло, в испуге шарахается назад.

– Плохо… – старик покачал головой, – никогда так не делала… никогда… Зеркала боялась, улетает, а теперь в зеркало билась… Свечи зажгла, – скомандовал он, показав на меня.

Этого еще не хватало… похоже, и правда будем гонять духа, ладно, будет что вспомнить, когда вернусь из командировки, сделать бы еще пару снимочков, только ничего я не сделаю – фотокамера духа не берет, и в обычных зеркалах он не отражается, только в Багуа.

– Здеся духа летает… – китаец заглянул в мою комнатенку. – Свечи боялась… свечи…

Он забренчал в свои колокольчики, дух встрепенулся, как вспугнутая птица, заметался, как будто искал выход – но не мог найти. Старик поднял над головой свечу, господи, только бы не запалил занавески, направил свет на духа – Хойен шарахнулся назад, как ошпаренный…

Я тоже поднял свечу – дух подался назад, тут же спикировал на меня, как будто хотел вцепиться мне в волосы. Первый раз стало страшно, первый раз я спохватился, что передо мной все-таки не бабочка и не летучая мышь, а что-то сильное, жуткое, темное, может, не из нашего мира, может, пришедшее, чтобы забрать меня…

– Свечу подняла… свечу… боится свечу, боится… – не унимался хозяин.

Дух отпрянул от свечи, кажется, обжегся, больно, сильно, тут же вспыхнул снова, бросился к зеркалу. Нет, не боится он своего отражения… Он бился и бился в зеркало, как будто видел там что-то, искал там что-то… что-то…

Китаец поднял свечу…

– Стойте!

Китаец не слышал меня, все ближе подбирался к Хойену, ловил его, как какое-то мерзкое насекомое…

– Да прекратите вы! – я бросился к нему. – Перестаньте, слышите? Оставьте его!

Хозяин недоуменно смотрел на меня.

– Оставьте его… ничего… ничего он мне не сделает, он вообще не за мной пришел, понимаете, не за мной!

Китаец смотрел на меня, видно, подбирал слова, впрочем, я уже все мог прочитать в его глазах, одну-единственную фразу – а ты-то откуда знаешь?

– Да знаю я… вы говорите… их почти не осталось, да?

– Да… мало духов, мало… всех перебили, всех…

– Ну так вот… всех перебили, этот, может, последний остался. Вот он и ищет… себе подобных. Сородичей своих ищет, понимаете? Вот он зеркало это увидел, вот и тычется в отражение, думает, там еще один такой дух…

– А, – китаец с пониманием кивнул, – да, да…

– Так что вы не трогайте его, пусть… он, может, последний в целом мире остался, вот и тоскует… без своих… вы…

Китаец не слушал, я хотел одернуть его – но было поздно, душистая свеча с запахом тимьяна опалила темные крылья духа…

Поднимаюсь на последний этаж отеля, названия которого, как всегда, не помню, и если завтра заплутаю в переулках Буэнос-Айреса, в жизни не найду свою гостиницу, и никто во всем Буэнос-Айресе мне ее не найдет. Все отели на одно лицо, вернее, без лица, все те же мягкие бесшумные коридоры, приглушенный свет, широкие постели, слишком просторные для одного.

Захожу в номер, первым делом сбрасываю полотенце с зеркала. Теперь можно и заняться собой, хотя бы чашку чая выпить, посмотреть на панораму огромного города далеко внизу, ждать, когда придет он.

Потому что я знаю – он придет.

Приходит каждую ночь, как-то находит меня в моих скитаниях по свету, может, чует зеркало, несется за ним через океаны и континенты, мчится в темных тучах за самолетом высоко-высоко.

Я не боюсь его, я давно перестал бояться, более того, когда он влетает в комнату, я сижу не шевелясь, почему-то боюсь его спугнуть. Он беспокойно мечется по комнате, как будто обнюхивает углы, потом кувыркается под лампой, как мотылек, прилетевший на свет, наконец как будто спохватывается, бросается к зеркалу…

Мне кажется, я слышу, как он зовет своих – зовет беззвучно, на каком-то своем языке, которого люди, плотные и приземленные, не понимают. Хочется сказать ему, что там ничего нет, зеркало, просто зеркало – и не хочется отнимать у него последнюю надежду…

Вспоминаю ту ночь, последнюю ночь в доме старого китайца, когда старик гонял духа, и я схватил руку старика, выбил у него из рук свечу, помню, запалил циновки, расписанные драконами. Ближе к рассвету старик хотел разбить зеркало – помню, как я долго выкупал у него зеркало, китаец качал головой, говорил, что это не сувенир, не игрушка, нет, дурной стекло, дурной, и дух дурной там… не помню, какие суммы я ему предлагал – кажется, у меня столько не было, да я знал, что он не согласится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});