Кир Булычев - Сборник научной фантастики. Выпуск 36

ИНСТРУКЦИЯ

по учету использованной арматуры в пересчете

на погонные мэтры и кубические сантиметры. Для служебного пользования.

Срочно.

Ответ предоставить в течение 24 часов под личную ответственность.

Молодцы поставили плиту к стене. Солнце, заглянувшее а комнату, осветило своими теплыми лучами глубоко выбитые строчки.

– Распишитесь в получении, – сказал один из молодцев, притягивая Удалову медный лист и молоток с долотом. – Вот тут выбейте свою фамилию.

До обеда Удалов выбивал по меди свою фамилию. А из соседних фабрик, контор, магазинов и учебных заведений ответно постукивали молотки – руководители и директора расписывались в получении инструкций.

Вместо обеда Удалое кинулся к Белосельскому.

Тот был в трауре. Стены его кабинета были заставлены разного размера каменными плитами, медными и железными листами, на столе лежали грудой шелковые и хлопчатобумажные свитки с вышитыми на них запросами, жалобами, анкетами и рекомендациями.

Посреди кабинета стоял профессор Минц и сдержанно улыбался.

– Ну что вы улыбаетесь! – завопил Удалов с порога. – Они нас победили! Лучше я буду расписываться на бумаге, чем как египетский раб выбивать свою фамилию на твердых предметах.

– Не падайте духом, Корнелий, – произнес Лев Христофорович. – И вы не падайте, товарищ Белосельский. Враг пошел на последние, крайние меры. Значит, он слабеет.

– Да вы посмотрите в окно, – сказал Николай. – Отсюда видно – они беспрерывно куют и вышивают! Они все при деле! Они расширяют штаты.

– А мы хитрее, – сказал Минц. – На прошлом заседании вы отказали в создании кооператива гранильщиков, кооператива вышивальщиц, артели чеканщиков?

– Мы не отказали. Мы перенесли вопрос на будущее, потому что не были подготовлены нужные бумаги.

– Вот именно! Бумаги! А теперь у нас нет бумаг!

– А как же…

– И ты туда же, Коля? – строго спросил Удалов.

Лицо Белосельского озарила лукавая усмешка.

– Верочка! – позвал он секретаршу. – Вы можете вызвать ко мне председателей всех кооперативов? Сейчас. Спасибо.

Через час, без единой бумаги, оперативно и решительно в города были организованы кооперативы чеканщиков, гранильщиков, каменщиков, вышивальщиц и прочие добровольные организации, готовые внести свой вклад в развитие экономики и заработать при этом больше, чем могли заплатить городские учреждения, даме с учетом тринадцатой зарплаты.

Бюрократия лишилась рабочих рук.

Прошло еще пять дней. Жизнь в городе текла спокойно. Новых инструкций не появлялось.

Утром во вторник Удалов сказал жене Ксении:

– Ксюша, наша титаническая борьба с бюрократией кончилась в нашу пользу. Бюрократия потерпела поражение!

И тут из другой комнаты вышел сын Удалова, подросток Максимка.

– Папа, – сказал он, – мы в поход не пойдем.

– Почему же? – удивился Корнелий. – Ты же так готовился.

– Вчера приходил к нам один дядя из Горпромплана и всем нам предложил заработать.

– Вам? На каникулах?

– Папа, – сказал Максимка, – ты совершенно не следишь за дискуссиями о просвещении. Пора наконец приблизить школу к жизни. Наше образование находится в критическом положении. Я не хочу быть недорослем! Мой сверстник в Соединенных Штатах зарабатывает на каникулах сотни и даже тысячи долларов, разнося молоко и газеты!

– Остановись! – закричал Удалов. – Все стали образованные! Иди, зарабатывай. Но честным трудом!

– Я понял, папа, – сказал Максимка, – если мне предложат что-то бесчестное, я откажусь, даже если на эти деньги я мог бы купить мотороллер.

Вечером они встретились с сыном за ужином.

– Ну и что, сынок? – спросил Удалов.

– Очень интересная идея, – ответил Максимка. – Все мы будем работать курьерами.

Удалов искренне рассмеялся.

– Какими же вы будете курьерами, если бумаг нету?

– А мы и будем бумагами, – ответил сын. – Каждый из нас получает номер. Я, например, исходящий 18 – 24 от 14 июня. Состою из шестидесяти пунктов и завтра с утра направляюсь в область.

– Не выйдет, – ответил Удалов, все еще не в силах поверить в дьявольскую выдумку Горпромплана. – Ты не запомнишь все пункты.

– Запомню, – улыбнулся подросток.

Он вытащил из кармана длинную тонкую веревку, от которой отходили короткие веревочки с множеством узелков.

– Письмо туземцев майя, – пояснил он отцу. – Докладывая мое содержание, я пользуюсь этим письмом как подсказкой. Показать?

– Ну… – неуверенно сказал Удалов.

Максимка встал в позу, потянул пальцами конец веревки и монотонно заговорил:

– Исходящий 18 – 24 от 14 июня. В областное управление Главпромпланстройкомплекта заместителю подзаведующего сектором вторичного учета товарищу Богаткину Гы Мы…

– Хватит, – махнул рукой Удалов. – Сдаюсь. Боюсь только, что они там тебя заприходуют, пришьют к делу, положат на полку и забудут покормить.

Сын только отмахнулся. Он ходил по комнате, перебирал пальцами веревочки и тихо бубнил.

Наутро Удалов, проходя мимо открытых окон Горучетинспекции, услышал доносящееся оттуда бормотание. Он остановился, заглянул внутрь. Перед начальственным столом стояла девчушка лет десяти и послушно повторяла за начснабом Лапкиным, которого Удалов давно знал: "Пункт третий: поручить руководителям нижних управленческих звеньев… Не упадочнических, а управленческих, девочка! Если не запомнишь до обеда, мы с тобой лишимся компота".

На автобусной остановке в ожидании машины в область томилось два десятка школьников с веревочками в руках…

Трое юношей и первоклассник в очках ждали Удалова в конторе. Они были вежливы, но настойчивы. Удалову пришлось выслушать их тексты и послания соответствующих организаций. Затем Удалов покорно спросил:

– А где расписываться? В получении?

– Если есть круглая печать, – ответил один из ходячих документов, – ставьте мне на лоб.

– На лоб?

– Разумеется, чтобы видно было.

Удалов улыбнулся. Он достал из стола круглую печать, густо намазал ее чернилами и злорадно припечатал круглые лобики детей.

– Пускай теперь вас папы с мамами отмывают! – сказал он. Но когда подошел к очкастому первокласснику, рука его не поднялась:

– А еще куда можно? – спросил он.

Мальчик протянул ему ладошку. И Удалов припечатал ладошку.

Весь день по городу шастали входящие и исходящие. У некоторых детишек на лобиках стояло уже по три-четыре печати. А на щеках были подписи фломастерами.

Удалов перестал улыбаться.

А когда вечером вернулся из города усталый Максимка, лоб и щеки которого были густо разукрашены штампами и печатями, он собственноручно, несмотря на громкие вопли мальчика, который лишался честно заработанных денег, отмыл его в ванной так, что разве что кожа не слезла.