Евгений Прошкин - Механика вечности

Ознакомительный фрагмент

Владелица большой мохнатой собаки любезно сообщила, что время — половина одиннадцатого. Выходит, машинка промахнулась на полтора часа. Что мне это дает? Да ничего.

— Девушка! — позвал я. — Извините, какое сегодня число?

— Двадцатое, — ответила она не совсем уверенно.

На этот раз уходить она не торопилась, видно, предчувствовала следующий вопрос. Ситуация сильно смахивала на банальную попытку познакомиться, и на ее лице отразилось заинтересованное ожидание.

— А какой сейчас месяц?

— Вчера был сентябрь, — с готовностью отозвалась девушка, подтягивая лохматое чудовище к ноге. — Год сказать?

Я, виновато улыбнувшись, кивнул.

— Две тысячи первый. Век — двадцать первый, — добавила она на всякий случай.

— Очень вам благодарен, — промямлил я и, чувствуя себя полным идиотом, пошел прочь.

Все вокруг неожиданно стало родным и гораздо более близким, чем в том две тысячи шестом, откуда я вывалился несколько минут назад. Даже проклятый пустырь перестал раздражать — он был неотъемлемой частью моего прошлого.

Я спустился в метро и, чтобы не тратить времени впустую, купил вечерний номер «Ведомостей». По дороге в Коньково я успел прочитать газету от корки до корки, не пропустив ни передовицы, ни заметки о рождении тигренка-альбиноса. Мне было интересно абсолютно все: с одинаковым азартом я проглотил и репортаж со станции «Скорой помощи», и котировки каких-то акций. Если б не давно забытые фамилии, мелькавшие в тексте, я бы усомнился в реальности моего перемещения — настолько все казалось привычным.

Когда я вышел на улицу, было уже темно. Мне предстояло сделать два телефонных звонка. Волнения почему-то не было. Я хлопнул себя по джинсам, проверяя, на месте ли машинка. Маленькое устройство, поместившееся в кармане, придавало мне уверенности.

Номер ответил сразу. Люся, против обыкновения, оказалась трезвой, и это меня обрадовало — на такое везение я и не надеялся.

— Да?

— Здравствуй. Не узнала?

Когда-то это было моим обычным приветствием. Таким образом я и здоровался, и представлялся одновременно.

— Ох, мамочки… Мишка! Ты?

— Нет, Пушкин! — Меня покоробило от собственной пошлости, но говорить иначе я не мог. В общении с Люсьен у меня давно сложился жесткий стереотип, и он был сильнее меня.

— Чего это ты вдруг?

— Соскучился.

— Серье-езно? — произнесла Люся так фальшиво, как только могла. Ей хотелось меня обидеть, но я знал, что за ее фанаберией кроется неподдельная радость.

Она не откажет. Потому, что никогда мне не отказывала. Даже в тот раз, после которого вся ее жизнь пошла под откос.

— Могу зуб дать. Молочный. Ты одна, Люся?

— Хо-хо! Порядочным девушкам таких вопросов не задают.

— Так то — порядочным! — схохмил я и прикусил язык: не слишком ли?

— Мерзавец. Ты чего, с женой поссорился? Приходи. Адрес помнишь?

Не слишком. Или она уже перешагнула ту черту, из-за которой не возвращаются.

Я набрал телефон квартиры, где жил с Аленой до развода. Собственно, я и сейчас там живу, вопрос лишь в том, кто из нас двоих теперь называется "я".

Я слушал длинные гудки до тех пор, пока не отключился автомат. Я позвонил еще раз, и снова никто не подошел. Это рушило все мои планы.

Куда они могли отвалить? В гости? Но кто шляется по гостям в будни? Стоп, а с чего я взял, что сегодня не выходной? Я окликнул проходившего мимо мужика, и тот, не поворачивая головы, буркнул:

— Пятница.

Вот чего я не учел. Ведь это элементарно: одни и те же числа каждый год приходятся на разные дни недели. И как назло — пятница! Алена наверняка потащила Мишу в гости к какой-нибудь из своих подруг.

Я мог бы воспользоваться машинкой, но решать с ее помощью мелкие бытовые проблемы мне казалось кощунством. К тому же я не имел представления, на сколько включений она рассчитана, — возьмет и вырубится в самый неподходящий момент, оставив либо меня, либо Мефодия в чужом времени навсегда.

Долго ломать голову мне не пришлось — выбор состоял из одного-единственного варианта.

Люсьен я знал давно. Собственно, когда мы познакомились, она была еще не Люсьен, а скромной, часто краснеющей девушкой Люсей. Папаша ее был неизвестен, а матушка на почве пьянства загремела в психушку, да так там и осталась. С восемнадцати лет Люся жила одна с годовалой сестренкой на руках. Соблазнам полной самостоятельности она не поддалась, напротив, продолжала учиться, брала какую-то работу на дом, а на советы соседей отдать сестру в интернат отвечала коротко, но исчерпывающе. Как говорится в газетных заметках про всяких там героев — проявила характер.

Вскоре на нее свалилось еще одно испытание — привязанность к инфантильному оболтусу по имени Миша. Когда Люсьен решила, что нам пора жениться, то воспользовалась обычным бабьим способом.

Узнав о ее беременности, я признался, что лучше отсижу в тюрьме, чем женюсь, и это была чистая правда. В то время мои собственные родители находились на грани развода, и ничто не пугало меня так сильно, как перспектива обзавестись доброй, но нелюбимой женой. Я настоял, чтобы Люся избавилась от ребенка, а через два месяца выяснилось, что деньги, выданные ей на операцию, лежат в банке и обрастают процентами до совершеннолетия нашего будущего малыша.

Люся заявила, что собирается рожать независимо от моего желания стать ее мужем. Однако я понимал, что, увидев своего ребенка, могу совершить благородную и очень предсказуемую глупость.

Аборт Люся все-таки сделала. Из больницы я привез ее домой на такси, довел до квартиры и сделал кофе. На этом наши отношения закончились.

Поскольку мы жили в двух шагах друг от друга, Люсю я видел довольно часто, но лучше бы я ее не встречал. Люсьен, вслед за матерью, спивалась — стремительно и необратимо. Через несколько лет, как раз к две тысячи первому, она окончательно пропала из виду. Иногда я вспоминал, что у нее еще была сестренка, которой к тому времени исполнилось года четыре, однако все, что я мог сделать для малышки, — это пожелать ей оказаться в детском доме.

Я спохватился, что иду с пустыми руками, и свернул к магазину. Ввиду пятницы у винного отдела было многолюдно, пришлось даже отстоять небольшую очередь. Нетерпеливо переминаясь, я прислушивался к разговорам, но среди общего шелеста разобрал лишь несколько невнятных обрывков:

— …совсем оборзели! Им что, своего Китая мало?

— …"Смирновская", надеюсь, не польского разлива?

— …исключено. Второй срок Туманову не потянуть.

Обычные разговоры для людей моего времени. Иммигранты прибывают, президенты правят, народ желает выпить — ни одна из констант этого мира не пошатнулась.