Вячеслав Назаров - Синий дым

Там, за ручьем, совсем недавно пировал Красный Зверь.

На пепельно-серой земле валялись кучи обугленных черных костей кустарника. А еще ниже - стлался багрово-синий дым, доносился далекий треск и тянуло теплом.

Уисс зачерпнул волосатой ладонью полную пригоршню воды и попробовал языком. От холода заломило зубы.

Рядом раздался стон. Уисс одним прыжком отскочил в кусты и замер. Стон повторился, но на этот раз тише. В нем не было угрозы, а только боль и жалоба. Ноздри Уисса раздулись. Припадая к земле, он пополз на звук.

Длинноногое животное с тремя парами витых рогов на голове уже ничего не видело и не слышало. От него пахло паленым. Кожа на боках обуглилась а лопнула, обнажив розовое мясо. Видимо, рогач в предсмертном усилии вырвался из объятий Красного Зверя и перемахнул на этот берег, но смерть догнала его.

Уисс вытащил длинный нож, выточенный из острого обломка берцовой кости, и хищно оскалил зубы.

После обильной еды захотелось пить. Уисс лакал воду жадно, отфыркиваясь и урча от удовольствия, отрывался, осматривался и снова лакал.

И тогда он заметил Красного Зверя.

Это был совсем крошечный зверек и непонятно было, как он перепрыгнул через ручей. Он съел всю палку, оставив от нее только угли, и теперь подыхал, дрожа и дымясь.

Уисс хотел было сбросить опасного зверька в воду, но сытый желудок настроил его на благодушный лад. Ему захотелось поиграть. Он отломил от ближайшего куста сухую ветку и сунул зверьку. Зверек жадно набросился на нее и сразу стал больше и веселее.

Уисс играл с красным зверьком долго, то давая ему пищу, то отбирая ее. И зверек покорно подчинялся желаниям Уисса, то вырастая в рычащего тигра, то сжимаясь в рыжую мышь.

И. тогда Уисс почувствовал, что холод отступил. Блаженным теплом веяло от камня, нагретого лапами покорного зверя.

Уисс встал и направился к рогачу. Дотащить всю тушу до пещеры было не под силу, и он отрезал самое вкусное - обе задних ноги. Потом выломал большой сук и сунул его в алую пасть костра.

Когда, обессиленный тяжелой ношей, он дотащился до пещеры, уже опустилась ночь. Уисс шагнул в пещеру, высоко держа над головой горящий сук. Красный свет метнулся по стенам. Живой клубок дрогнул, распался, эхо гулко повторило вопль ужаса. Подвывая, сородичи расползались подальше, забивались в темные углы. Только один остался у его ног. Он был мертв.

Уисс бросил на пол ноги рогача.

Остекленевшие глаза жадно уставились на пищу, но страх.

перед Красным Зверем заставлял глубже забиваться в свои углы.

Уисс повернулся спиной к сородичам и вышел из пещеры.

Он слышал, как в темноте началась драка за мясо. Уисс направился к ближним кустам, освещая себе дорогу.

Когда он вернулся в пещеру с охапкой хвороста, исчезло не только мясо, но и кости. Сородичи снова расползлись по углам, но уже не так поспешно, как прежде. Глаза их приобрели осмысленное выражение и смотрели теперь настороженно и выжидающе.

Уисс бросил на пол догорающий сук и показал на хворост:

- Еда! Ему!

Он подложил веток, и пламя мгновенно выросло, заплясало, рассыпая искры. По пещере заструилось тепло.

Наконец самый смелый подполз поближе. Он с любопытством смотрел, как Уисс кормит веселого зверя, потом сказал неуверенно:

- Красный Зверь! Враг!

Уисс сунул еще одну ветку в костер, и рыжий язык метнулся к самому потолку.

- Нет! Огонь! Друг!

Осмелевшие мужчины подползали все ближе к костру, блаженно ворчали, подставляя теплу окоченевшие тела, радостно повизгивали.

- Огонь! - повторил Уисс новое слово. Он протянул к жаркому костру волосатую руку:

- Огонь! Друг!

Речь продолжалась, но Уисс очнулся, словно вынырнул из зловонной сероводородной лагуны на поверхность - близость огненной стихии, хотя и призрачная, была нестерпима. Он ничего не мог поделать с голосом крови, с трагическим опытом Третьего Круга, навечно отпечатанным в генах, - все естество противилось союзу с Гибелью.

Он мог только, - напрягая внимание, чтобы не упустить ничего существенного, - следить извне за странным чужим миром.

Он видел, как в считанные тысячелетия земы расплодились и расселились чуть ли не по всей суше. Рогатина в лапе и пламя костра сделали земов сильнее и выносливее других зверей.

Он видел, как земы начали уничтожать друг друга - один на один, орда на орду, племя на племя. Сначала из-за еды, потом - из-за территории, потом - непонятно из-за чего.

Красный Зверь оказался двуликим - с равным покорством и равной силой служил он врагу и другу, злу и добру. Он давал тепло и сжигал жилища, плавил руду и опустошал посевы. Самоубийственный огненный смерч гулял по горам и долинам. Глаз Гибели горел все ярче и беспощаднее. Во всем этом еще была логика, понятная Уиссу, - когда-то по сходным причинам предки дэлонов покинули сушу и ушли в море, спасая свой род и остатки Знания.

Но дальше начиналось нечто, лишенное аналогий.

Уисс не сумел заметить, когда и как это случилось. Может быть, потому, что еще искал следы внеземного вмешательства и не обратил внимания на пальцы седого зема, бесцельно мнущие сырую глину, которая превратилась вдруг в подобие фигуры; на благоговейный восторг подростка, который дул в сухой тростник и случайно соединил беспорядочные вопли в мелодию; на упорство, с которым собирала коренастая земка бесполезные яркие камни, а потом раскладывала перед собой, каждый раз меняя сочетания.

Но когда появились дворцы и многокрасочные фрески на стенах, гигантские каменные изваяния и причудливая ритмика ритуальных танцев, Уисс узнал в них искаженные, перепутанные линии просыпающегося Разума. Собственного Разума земов!

Вторую неделю грабили Священный город дикие орды готов. Ошалевшие от крови и дыма грязные рыжебородые воины смеялись бессмысленным смехом, поджигая дома, разбивая тяжелыми молотами прекрасные барельефы, разгрызая гнилыми зубами корешки рукописных книг, разрубая мечами инкрустированные рубинами и жемчугом музыкальные инструменты. На площадях горели страшные костры, и все, что могло гореть, превращалось в пепел, а то, что не горело, - в горы исковерканного хлама.

Вот два полуголых гота накинули веревку на шею мрамору ной статуи. Белоснежная женская фигура с гордо поднятой головой покачнулась и под утробный гогот упала на шлифованный розовый базальт пола. Печальный стеклянный звук повис на площадке храма, и то, что секунду назад было Афродитой, стало грудой бесформенных обломков.

Мраморная голова Афродиты со звоном откатилась в угол.

Один из варваров замахнулся кованой медной палицей, чтобы раздробить упрямый мрамор, но вдруг замер. На него смотрело прекрасное лицо, не искаженное страхом. Что-то кольнуло в грудь, - слева, где сердце.