Стивен Бакстер - Корабли времени

– Несколько запоздалые уроки от существа, с которыми проживал на планете четыре десятка с лишним лет.

Но морлок уже не слушал меня, вернувшись к своим делам. Слова милосердие и взаимопомощь, видимо, слишком мало значили в его языке.

Еще троих унесла от нас радиация. И у других были опасные симптомы – Хилари Бонд теряла волосы, – но выжила, а у одного солдата, оказавшегося ближе остальных к эпицентру, вообще ничего не проявлялось. Видимо, радиация действовала не избирательно, просто у каждого была свой уровень сопротивляемости организма, который как объяснил Нево, складывается из многих факторов. К тому же рак или какая-нибудь другая болезнь, как следствие облучения, могли проявиться гораздо позднее, в течение жизни.

Хилари Бонд оказалась старшим из уцелевших офицеров. И как только она смогла подниматься с кровати, она спокойно и властно стала распоряжаться порядком жизни в лагере. У нас установилась настоящая воинская дисциплина – хотя многое упростилось, ведь среди оставшихся тринадцати человек… думаю, солдатам было легче вернуться в привычные казарменные рамки – как в свой мир. Мир приказов, распоряжений, докладов, рапортов, привычный и четкий. Интересно, подумалось мне, если нашу колонию ждет будущее – то есть, появятся дети, новые поколения – то власть начнет переходить по наследственному принципу, как в племенном союзе, или же каким-то другим образом – например, на демократических выборах у костра? И не превратится такой вот родоплеменной союз в армейский. Представляю, какое будущее было бы у этого воинственного племени с легендами о том, что их предки пришли из будущего!

У большинства здесь остались дети, родители, друзья – «там», за горизонтом времени в двадцатом столетии. Теперь им предстояло свыкнуться с мыслью, что никому не суждено вернуться домой, а также, что инструментов, взятых с собой из будущего, хватит ненадолго, и придется целиком полагаться на плоды собственного труда и изобретательности, а также на взаимопомощь.

Нево, не перестававший хлопотать о последствиях радиации, настаивал, чтобы мы перенесли лагерь дальше. Мы выслали по берегу разведывательный отряд, найдя лучшее применение остаткам бензина в машине. Наконец, решено было поселиться в дельте широкого устья реки, в пяти милях к юго-западу. Почва там была плодородной, так что нас ждало большое будущее, если мы собирались заняться сельским хозяйством. Пахать и сеять.

Мы мигрировали в несколько приемов, поскольку раненых требовалось перенести на носилках. Бензин скоро закончился, и нам оставалось рассчитывать лишь на собственные ноги. Нево так приглянулась машина, что он хотел забрать ее с собой, как источник резины, стекла, металла и прочих материалов: так что в последний переход мы толкали по песку колымагу, в которую были загружены раненые и припасы.

Так, волочась по песку, четырнадцать выживших, в остатках одежд и ожогах, мы вершили свое дело. Какое у нас могло быть дело, спросите вы, у никому не нужных детях своего века, попавших в чужие времена? Выжить – вот все, что должно было волновать нас сегодня. Наверное, стороннему наблюдателю за этой жалкой горсткой людей, трудно было бы поверить, что когда-то эти существа завоюют весь мир.

На новом месте леса были нетронутыми ни пожаром, ни топором колониста. Правда, ночью даже отсюда зловеще посвечивало на Востоке, что говорило вовсе не о появлении светила. Нево утверждал, что оно останется еще несколько лет на долгие годы. Измаявшись, после дневных трудов, я частенько посиживал на границе лагеря. Подальше от света и общества, и наблюдал звезды, встающие над этим рукотворным вулканом.

Вначале наш лагерь представлял собой лишь грубый частокол да плетеную изгородь. Но в скором времени появилось сооружение для общественных сборищ – нечто среднее между церковью и Палатой лордов. Дома строились по моему проекту – на сваях, возвышаясь не менее метра над песком.

Прямо за рекой было чистое поле, которое неугомонный Нево уже распланировал под посадки местной тропической растительности – в первую очередь злаков и лекарственных трав. Мы обзавелись даже собственным каноэ, вырубленным из древесного ствола – и тем самым получили доступ к неограниченной рыбной ловле.

Затем мы пошли еще дальше, устроив загон для небольшого семейства диатрим. Хотя эти птицезвери несколько раз вырывались на волю, вызывая переполох в колонии, мы терпели их присутствие ради мяса и яиц. Были смелые эксперименты запрягания диатрим в плуги и прочие сельскохозяйственные орудия для обработки земли.

День за днем я все больше чувствовал повышенное внимание окружающих к своему возрасту – отсюда уважение, вызванное старшинством и опытом жизни в палеоцене. Возможно, мне предстояло стать старейшиной племени. Поначалу мне льстило, но вскоре я трезво понял, что молодые давно опережают меня во многом – и этот почет – уважение к сединам. Тем не менее, я продолжал активный образ жизни, стараясь принести больше пользы, пока не настало время, когда я буду хлопотать о том, чтобы не мешаться под ногами.

Что же до Нево, он стал совершенным отшельником в этом обществе молодых.

Как только неотложные медицинские проблемы были решены, и у него появилось свободное время, Нево стал все реже появляться в колонии, проводя все больше времени за ее пределами. Он посещал нашу старую хижину, оставшуюся в нескольких милях к северо-востоку на пляже, и там стал внедряться в лес. Я вспомнил о проекте возрождения машины времени, которой он занимался до прибытия Экспедиционных сил, Видимо, он вернулся к своей застарелой идее. Но что бы он там не искал в лесу, весь платтнерит погиб во время взрыва бомбы вместе с джаггернаутами. Но я не стал его отговаривать, в конце концов, каждый сходит с ума по-своему. Тем более, из всех нас надо помнить он оказался самым одиноким.

16. Основание первого Лондона

Несмотря на все передряги, сквозь которые им пришлось пройти и тяготы жизни, полной лишений, колонисты были молоды и, главное, оказались крепки духом. Постепенно – как только прекратились летальные исходы, вызванные лучевой болезнью, и нам не грозила перспектива голода или быть смытыми в океан – в лагере воцарилось благое настроение, местами переходящее в праздничное.

Однажды вечером, когда тени диптерокарпусов вытянулись к океану, Стаббинс застал меня как обычно, на окраине лагеря, лицом к тлеющей на Востоке воронке. Жутко стесняясь, он предложил мне – ни много ни мало – поиграть с ними в футбол! Мое возражение, что я никогда в жизни этим не занимался, в расчет было не принято. Вскоре я следовал за ним по пляжу к площадке, размеченной на песке, с двумя воротами: столбами с перекладиной по обе стороны поля. Я заметил, что балки ля ворот были изъяты из конструкции Храма. Мячом служил кокосовый орех, из которого сцедили молоко. Восемь человек, частично женщины, частью мужчины, готовились к игре.