Кирилл Кудряшов - Черное безмолвие

— Здравствуй, Бомбодел! — говорю я, и хватаю его за запястье, чтобы он не споткнулся, отшатываясь от меня. — Давно не виделись.

— Здравствуйте… — испуганно отвечает он. Но тут же, говорит, совладав с собой, — Ира, уходите! Пожалуйста! Хватит смертей! Мы уже все поняли!

— Я и так ухожу, успокойся, малыш. — отвечаю я. — И тебя я не трону… Только не выходи за ворота, не суйся в мой мир, и я больше не появлюсь в твоем.

Он кивает, принимая мои правила.

— Бункеры — для людей, Безмолвие — для Богов. — говорит он.

— Именно так.

— Но это не надолго, Ира! Мы будем бороться за свой мир.

— За мир, который когда-то был вашим. — поправляю я его. — Попробуйте. Удачи, Бомбодел.

Я снова растворяюсь для него в воздухе, взметаясь вверх в молниеносном гигантском прыжке. Холодный воздух мягко принимает меня, позволяя мне использовать его как опору, и секунду спустя я уже мягко стукаюсь пятками о снег по ту сторону стены.

Он ждет меня там… Белый волк, принявший свое истинное обличие — получеловека. Или, быть может, сверхчеловека, стоит передо мной, сложив руки на груди.

— Ты знал даже, в каком месте я перепрыгну стену? — спрашиваю я.

— Знал. — отвечает он, не открывая рта. — Я не знаю лишь одного — поняла ли ты, кто ты?

— Я и сама не знаю. — честно отвечаю я. — Эзук сказал, что это не он спас меня от ядерного взрыва, а я сама. Значит, это не я выжила потому, что взрыв обогнул меня, а он… Ведь ты же был там, не так ли? Был… И это ты заслонил нас от огня. Нет, не нас, меня, а Эзук лишь оказался рядом.

Он кивает, молчаливо соглашаясь с моим ходом мыслей.

— И это я остановила белок у завода! Они не обращали внимания на Эзука, потому что были слишком возбуждены. Но стоило мне подумать, что я хочу, чтобы они остановились, как они остановились. Они чувствовали во мне что-то… Так?

— Так.

— И пуля в груди Сергея… Это не Бог вмешался в его судьбу. Это я захотела, чтобы он выжил! Так?

— Нет. Ты еще не способна на такое, хотя скоро научишься.

— Тогда… Если Эзук — не мессия, тогда… Я?

Я смотрю в его глаза, и вижу в них ту же бездну, что видела во взгляде Эзука перед смертью.

— А кто же тогда ты, останавливающий огонь и дарующий жизнь? Бог?

— Бога нет. — отвечает он. — Больше нет. Пойдем, я расскажу тебе все…

Не дожидаясь согласия, он хватает меня за руку и дергает вверх, отрывая от земли. Одним громадным прыжком мы устремляемся в высоту, и воздух принимает нас, подталкивая все выше и выше. Нет, это не прыжок, это полет… Полет на такие высоты, на которые человек, загнанный безмолвием под землю, уже даже перестал мечтать. И черные тучи расступаются над нашими головами, являя нашим взорам багрово красный диск солнца, опускающийся в черное покрывало туч. От яркого света я поневоле зажмуриваю глаза, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло солнечных лучей.

— Солнце… — шепчу я.

— Солнце. — соглашается мой провожатый. — Обитель Бога, и мой отчий дом, который теперь опустел. Опустел из-за людей…

— Кто же ты? — спрашиваю я. — Кто, если не сам Господь…

Черное покрывало туч окутывает мои ноги, удерживая меня весу, позволяя стоять на облаках! Да, я была права, думая, что чудеса, которые еще способен преподнести мне этот мир, еще не закончились.

— Позволь представиться, — его губы расходятся в улыбке, обнажая острые клыки, и впервые я слышу его голос, до этого звучавший напрямую в моей голове. — Сын Утреннего Солнца. Люцифер, как зовут меня в мире людей.

— От чего-то знакомство с Дьяволом меня не сильно удивляет… — признаюсь я. — Честно говоря, когда я первый раз увидела аморфа, я удивилась и испугалась куда сильнее.

— Ты и не должна бояться, ведь ты — такая же как я…

Я любуюсь лучами солнца, скрывающегося в тучах, и слушаю мягкий вкрадчивый голос Люцифера, так контрастирующий с его свирепой внешностью. Прочем, я уверена, что при желании он может огласить мир громогласным басом, или обратиться в прекрасного принца. Если это сон, или предсмертный бред, то пусть он продолжается — я благодарна этому сну уже за то, что он позволил мне вновь погреться в лучах солнца, поднявшись над тучами. Взглянуть на голубое небо, окрашивающееся в багряные закатные тона.

— Бог — есть любовь, говорит людская библия, но люди не могли понять того, что Богу присущи и боязнь одиночества, и некоторое тщеславие. Чтобы избавиться от одиночества ОН создал нас, ангелов, первым из которых был я. А чтобы утолить свою жажду тщеславия, ОН создал людей…

— Какой он? — спрашиваю я. — Бог…

— Безграничный. — без тени сомнения отвечает Люцифер. — Точнее я не смогу тебе сказать. У людей есть границы, у тебя, и даже у меня они есть… ОН же был безграничным и всеобъемлющим. ОН был во всем, в каждой песчинке этой Вселенной… Вселенной, которую создал, а потом оставил.

— Ты говоришь, что он ушел… Почему?

— Из-за людей. Я был против них в тот миг, когда первая обезьяна, ведомая ЕГО рукой, взяла в руки берцовую кость антилопы. Я говорил, что эти существа будут неблагодарными и черствыми, и этими словами разгневал ЕГО. И ОН отправил меня в этот мир, чтобы следить за людьми, испытывать их на прочность, на веру и душу. Я был ЕГО глазами, и со временем Он увидел то, что я видел с самого начала. В душах людей Он увидел Безмолвие, которое они должны были сотворить, овладев силой, доступной ранее лишь ЕМУ… И поняв это он ушел в другой мир, в другую Вселенную, чтобы там начать все с начала.

— А почему остался ты?

Люцифер усмехается, и в его глазах отражается тоска.

— И Бог может быть пристрастным. Я был свидетелем ЕГО ошибки, был тем, кто увидел ее и доказал. И Он подарил мне этот мир, бросив меня здесь одного. Эта Вселенная давно уже лишена Бога, и править в ней остался лишь я.

— Как давно? — тихо спрашиваю я.

— Ты не поймешь. Для нас время течет не так, как для людей, или для тебя. Скоро и ты привыкнешь измерять время не часами, а самим временем, научишься ощущать его ток.

— Но по людским меркам, как давно ОН ушел?

— Тысячелетие, или, возможно, даже не одно…

Его слова острым ножом входят в мою душу. Тысячелетия в нашем мире не существовало Бога, в которого верили, которому поклонялись, во имя которого развязывали кровопролитные войны. Все зря! И над всем этим гордо восседал на троне Люцифер, наслаждающийся агонией человечества, и проклинающий род людской, виня его в своем изгнании.

— А кто же тогда я? — решаюсь я на самый главный вопрос. — Эзук считал меня новым мессией…

— Ты и есть мессия, но не в его понимании. Ты не ЕГО дочь — моя.