Абрахам Меррит - Лунная заводь

— Осторожнее!

Это был голос Лаклы, но прозвучал он не здесь, около меня, а там, перед экраном.

— Осторожнее, Гудвин! Теперь — смотри!

Сверкающее марево развеялось. Огромные невообразимые просторы открылись передо мной. Безбрежное мерцающее море зеленой растительности, произрастающей в какой-то более плотной, чем воздух, среде, заполняло собой все, что мог охватить глаз. Я видел деревья, сгибающиеся под тяжестью плодов и мертвенно-бледных цветов, маленькие беседки, сплетенные из цветущих растений, напомнивших мне мифологические плоды забвения: виноградники Леты, прилепившиеся к омываемым течением стенам пещер Гебридов.

И повсюду, проплывая между деревьями и цветущими беседками, двигались, увлекаемые медленными водоворотами, огромные толпы людей… большие, чем те, с которыми Тамерлан напал на Рим, неизмеримо большие, чем те, что вел Чингисхан на завоевание калифов… Толпы мужчин, и женщин, и детей, одетых в какие-то немыслимые жалкие лохмотья, полуголых и совершенно обнаженных: там были узкоглазые китайцы, малайцы с продолговатыми как маслины глазами, островитяне с черной, коричневой и желтой кожей, воины Соломона в фантастических ярких и пестрых одеждах со свирепыми лицами, обрамленными локонами пепельно-седых париков, папуасцы; по-кошачьи грациозные явайцы, дайаки, обитающие на холмах и на побережье; носатые финикийцы, римляне; классически правильные профили греческих лиц, викинги всех времен и народов, десятки и сотни черноволосых жителей Мурии, мелькали белые европейские лица наших современников.

Мужчины, женщины, дети проплывали перед нами, увлекаемые медленными водоворотами, и на каждом из лиц застыла нечеловеческая маска экстаза, смешанного с невыразимым страданием, противоестественного сочетания восторга и ужаса… лица, отмеченные Богом и Дьяволом, соединившимися в дружеском объятии, лица, отмеченные печатью Сияющего Бога… живые мертвецы, погибшие безвозвратно!

Страшная добыча Двеллера!

Я смотрел, не отрываясь, сердце у меня сжималось невыносимой болью. Слепо глядя вперед, они плыли к нам, поднимая вверх свои жуткие лица, подплывали и останавливались; сзади на них накатывали все новые и новые волны лиц и тоже останавливались, образуя нечто вроде отмели в круговороте медленно кружащихся тел. И вот уже так далеко, насколько хватал глаз, я видел нарастающую, подобно обвалу снежной лавины, живую стену белых лиц; они стояли внизу, подняв к нам пустые глаза, и глядели, глядели..

Где-то далеко-далеко я заметил легкое движение, ярко светящееся пятно; живые мертвецы, тихо покачиваясь, медленно расступались, образуя длинную аллею. С жадным нетерпением они скапливались по краям аллеи, словно притянутые невидимым магнитом. Сначала я увидел вдали светящееся облако, оно приближалось к нам, превращаясь в столб непрерывно вращающихся световых вихрей.

Шел Сияющий Бог!

Он шел, и следом за ним, кружась, как опавшие листья, гонимые ветром, плыли живые мертвецы.

Двеллер бежал вдоль аллеи, мимоходом задевая своими щупальцами и спиралями толпящихся по краям, они тянули к нему белые лица, озаряемые изнутри слабым неземным светом, подобные алебастровым сосудам, внутрь которых поставили зажженную свечу.

Сияющий Бог пробежал дальше, и они снова, как прежде сбившись в тесную кучу, стояли, обратив к нам слепые лица.

Двеллер остановился под нами!

От толпы, медленно дрейфующей внизу, отделилось тело Трокмартина! Трокмартин, друг мой, чтобы найти тебя, я открыл мертвенно-бледную лунную дверь, пусть не сразу, но я пришел к тебе, как обещал. И на его лице тоже запечатлелась ужасная печать Двеллера; бескровные губы, широко раскрытые, прозрачные как стекло глаза, в глубине которых светился слабый фосфоресцирующий огонь, глаза пустые и бездушные…

Не мигая, он уставился прямо на меня ничего не выражающим взглядом. Рядом, прижимаясь к нему бок о бок, находилась молодая женщина, милая и прелестная, — прелестная, невзирая даже на страшную маску, искажавшую ее лицо. В глазах, таких же, как у Трокмартина, пустых и широко раскрытых страшный тлеющий огонь. Они тесно прижимались друг к другу, и хотя в толпе все время происходило непрерывное перемещение тел, эти двое не отрывались друг от друга, словно связанные невидимыми узами. В этой женщине я узнал Эдит, жену Трокмартина, ту, что в тщетной попытке спасти любимого сама бросилась в объятия Двеллера.

— Трокмартин, — крикнул я. — Трок! Я здесь!

Слышал ли он меня? Теперь-то я, конечно, знаю, что он не мог меня слышать. Но тогда я ждал… безнадежно, как в кошмарном сне, пытаясь пробиться сквозь ледяную стену отчаяния.

Они не отрывали от меня широко раскрытых глаз.

Толпа заколыхалась, оттесняя их в сторону, сзади напирали новые тела. Медленно кружась и покачиваясь, Трокмартин и Эдит смешались с толпой, и постепенно, не отводя от меня слепых лиц, затерялись в круговороте тел.

Напрасно я напрягал глаза, пытаясь найти их снова, разглядеть на их лицах хоть слабый проблеск того, что мы называем жизнью. Но они исчезли. Как я ни старался, больше мне не удалось увидеть их… ни их, ни Стентона, ни старую шведку, по имени Тора, ту, что стала первой добычей Двеллера в их столь трагически завершившейся экспедиции.

— Трокмартин! — отчаянно кричал я. Слезы душили меня.

Я почувствовал легкое прикосновение Лаклы.

— Осторожнее, Гудвин, — с нескрываемой жалостью в голосе проговорила она. — Осторожнее, ты ничем не можешь помочь им., пока! Будь осторожен и просто смотри!

Под нами во всей своей инфернальной неописуемой красоте стоял Сияющий Бог — кружась и пульсируя, свивая и развивая щупальца и спирали. Он стоял и разглядывал нас. Теперь я мог отчетливо различить в нем ядро — более плотную часть, пронизанную вспыхивающими лучезарными жилками, постоянно меняющую форму и ярко светящуюся сердцевину, окутанную словно легким саваном мерцающими султанами перьев, трепещущим кружевом опалесцирующей дымки, окрашенными в призрачные радужные цвета спиралями и щупальцами.

Семь маленьких разноцветных лун неподвижно застыли над ним аметистовая, шафранная, изумрудная, лазурная, серебристая, одна — теплого розового цвета и еще одна — ослепительно белая, как снег в лунном свете. Спокойно и безмятежно, с какой-то умиротворяющей неподвижностью висели они над головой Двеллера, подобно роскошной диадеме.

Пронзая султаны перьев и завихрения спиралей, от них к сердцу Двеллера протянулись многочисленные узкие лучи, еле различимые глазом, тоньше, пожалуй, чем самая тончайшая нить, которую может спрясть паук для своей паутины; мне казалось, что от семи лун к Двеллеру по блестящим волоскам бежит ток — и вся картина в миниатюре очень сильно напоминала то, что мы видели в зале Лунной Заводи: семь потоков лунного света, изливавшихся из семи висевших под крышей кристаллических шаров.