Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)

«Он сломан», — трагическим шепотом произносит она.

Я включаю телевизор, и на экране возникает картинка. Аннабел жестом, полным безнадежности, останавливает готовое сорваться у меня обвинение во лжи. «Это старое, — шепчет она, — тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. И дальше он не показывает». А все программы с Дэнни Динглфутом на двадцать пять лет вперед она, конечно, уже посмотрела.

Ну, разумеется, замыкание в модуляторе. Уношу его в мастерскую и серьезно задумываюсь. Скоро день рождения Аннабел. Если я куплю новый модулятор, то расположение жены мне обеспечено: ведь она сможет тогда смотреть программы целого будущего столетия, в том числе и тех пяти ближайших лет, которых старый модулятор не дает. Они же весьма выгодны для человека, любящего заключать пари наверняка. Но… новый модулятор выставит меня на сотню, а сотни у меня нет. Одолжить? Но я уже заложил страховку, чтобы купить дом, и заложил дом, чтобы его обставить. А главное… Черт побери, неужели мне мириться с Дэнни до конца его дней?!

«Ничего не выйдет, — докладываю я, вернувшись в гостиную. — Больше, чем двадцать пять лет, он не берет».

«А ты все попробовал?» — спрашивает она. Я пожимаю плечами.

«А ты пробовал поменять местами эти провода?» — она показывает на концы, торчащие из испорченного модулятора.

«Я еще не свихнулся».

Она смотрит в сторону и вверх так, что мне видны только белки ее глаз, — взывает к невидимому собеседнику, всегда готовому с ней согласиться… Слава Богу, что хоть ее мама живет далеко.

«А по-моему, это надо было сделать прежде всего», — говорит она и приступает к делу. Снимает клеммы, перекрещивает провода, надевает клеммы снова. Я не успеваю выразить надежду, что она все же не включит прибор, как это уже сделано.

Теоретически мы должны были остаться при своих минус один телевизор. Но я всего лишь специалист. Ничего не произошло, кроме того, что, как вскоре выяснилось, те годы, что раньше были доступны, оказались вне пределов досягаемости, зато пустые периоды стали видны.

Конечно, моя профессиональная гордость страдает. Но есть два утешения: Аннабел скоро узнает, что и Дэнни не бессмертен, а я надеюсь сыграть-таки в тотализатор. Список завтрашних победителей передо мной. Но если я поставлю на номер с предлагаемой выдачей к одному, то я изменю соотношение — и оно уже не будет двадцать к одному… Трудно все-таки безнаказанно эксплуатировать парадоксы!

И как будто мне мало одной неприятности, я вдруг слышу вопль: «Симон, — кричит жена и слезы, вызванные известием о смерти Дэнни, еще текут по ее щекам, — смотри!»

Судя по часам, прошло шесть месяцев после смерти незабвенного Дэнни Динглфута. На экране — объявление о первой передаче из новой серии. Серия называется «Динглфут-сын».

Как вы думаете, нет ли способа отправить эту штуку прогуляться в прошлое и отменить там одну свадьбу?

О. Лесли

Красный узор

Перевод с англ. В. Кубичева

Писатель-«призрак»6 был еще молод, но виски ему уже посеребрила тонкая паутина седины. Эта отличительная черточка была единственным, чем он мог гордиться, глядя на свое лицо — костлявое, с большим ртом и глазами, в которых застыла печаль. Звали его Гар Митчелл.

Доктор Соломон Уизерс, директор Индикатора Возбужденности, принял писателя в библиотеке — до отказа забитой книгами просторной комнате, пропитанной стойким запахом табака, кожи и каминного угля. Доктор был чрезвычайно польщен идеей, которую изложил ему Митчелл… В самом деле, его — доктора Соломона Уизерса — автобиография, несомненно, явится вкладом в научное понимание проблемы… И поэтому не может быть, разумеется, никаких оснований чувствовать себя неловко, нанимая для воплощения этой возвышенной цели профессионального писателя… Да и, кроме того, как ни крути, а основным его — Соломона Уизерса — занятием является все-таки наука, а не литература…

— Я ведь, знаете, не писатель, не Хемингуэй, — доверительно сообщил он Митчеллу, вертя в пальцах сигару. Сигара была тонка, изящна и явно выбрана с таким расчетом, дабы не смотреться грубо рядом с круглым, по-мальчишечьи здоровым лицом доктора: в шестьдесят с хвостиком Уизерс выглядел еще привлекательно и был чрезвычайно высокого мнения о своей наружности.

— Я тоже, — сказал Гар. — То есть я хочу сказать, что и я тоже не Хемингуэй…

Доктор расхохотался. Гар знал, что угодил таким ответом в самую точку. Едва переступив порог библиотеки, он почувствовал, что весь этот конфиденциальный разговор наедине будет всего-навсего спектаклем, в котором каждый из них призван сыграть вполне определенную роль. Важно было только не сбиться.

— Тем не менее, — проговорил Уизерс, — ваши предыдущие работы доказали, что вы человек способный. Только… не поймите меня превратно, мистер Митчелл, или — могу я вас называть просто Гар?..

«Ни в коем случае, — подумал «призрак». — Зови меня только «мистер Митчелл»…

— Ну, разумеется, — сказал он вслух.

— Отлично. Только, Гар, дело вот в чем. Мне меньше всего улыбается делать из своей довольно-таки тусклой жизни нечто пленительное. Если я и хочу оставить что-то потомкам, так только основанный на фактах отчет о работе, которой я посвятил всего себя. Хочется, видите ли, подарить истории правду об Индикаторе…

Эта реплика несколько озадачила Гара. Но почти тотчас он догадался, какого именно ответа от него ждут.

— Не знаю, не знаю, доктор. Вряд ли мне это по плечу — поведать людям о вашем гениальном творении. Да и помимо всего прочего на эту тему уже написана масса добротных научных работ. Я, понимаете, более склоняюсь к тому, чтобы придать автобиографии этакую теплоту человечности…

Доктор засиял:

— Ну что ж, а почему бы и…? Нет, в самом деле!..

Видно было, что ответ Гара доставил ему живейшее удовольствие. Он раскурил сигару.

— Ведь и верно: нет ничего скучнее учебника, мистер Митчелл… Гар. А человеческая сторона дела — о! — это совсем другое. Рассказать о том, как я совершенствовал Индикатор, каких титанических трудов стоило мне убедить Вашингтон в том, что мои идеи здравы, поведать об оппозиции, на которую я натолкнулся… А?

— Именно это я и имел в виду, доктор.

— Вот-вот. — Уизерс лениво похлопывал ладонью по столу. Голову его окутывало голубое облако сигарного дыма, а в глазах появилось то самое отсутствующее выражение, которое Гару не раз случалось наблюдать у своих клиентов. Все они в такие минуты уже воочию видели тот день, когда их автобиография примет форму книги, удостоенной похвалы «Нью-Йорк таймс» («…ценный вклад в жизненно важную тему…»), выставленной в витрине у Брентано («Это здесь! Книга, которую читает вся Америка?»), с дарственными надписями скромного автора родным и друзьям («…дорогой Мэйбл, вдохновившей меня…»).