Альфред Бестер - Том 4. Рассказы

— Так что же насчет передач?

— Эфир переполнен излучениями. К ним я тоже восприимчив. Но они слишком запутанны, их не упорядочить. Приходится нейтрализовывать. Я передаю на всех частотах.

— Вы считаете себя сверхчеловеком?

— Нет, никогда. Просто я тот, кого повстречал Простак Симон.

— Не стройте из себя шута.

— Я не строю. Неужели вы не помните считалку: «Простак Симон вошел в вагон, нашел батон. Но тут повстречался ему Пирожник. «Отдай батон!» воскликнул он. Я не Пи-рожник. Я — Пи-человек.

Долан усмехнулся.

— Мое полное имя Симон Игнациус Долан.

— Простите, я не знал.

Он посмотрел на меня, тяжело вздохнул, отбросил в сторону мое досье и рухнул в кресло. Это сбило форму, и мне пришлось пересесть. Долан скосил на меня глаза.

— Пи-человек, — объяснил я.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Не можем вас задерживать.

— Все пытаются, — заметил я, — никто не может.

— Кто «все»?

— Контрразведки, убежденные, что я шпион; полиция, интересующаяся моими связями с самыми подозрительными лицами; опальные политики в надежде, что я финансирую революцию; фанатики, возомнившие, что я их богатый мессия… Все выслеживают меня, желая использовать. Никому не удается. Я часть чего-то гораздо большего.

— Между нами, что это были за преступления? Я набрал воздуха.

— Вот почему я не могу иметь друзей. Или девушку. Иногда где-то дела идут так плохо, что мне приходится делать пугающие жертвы, чтобы восстановить положение. Например, уничтожить существо, которое люблю. Я… имел собаку, Лабрадора, настоящего друга. Нет… не хочу вспоминать. Парень, с которым мы вместе служили во флоте… Девушка, которая любила меня… А я… Нет, не могу. Я проклят! Некоторые формы, которые я должен регулировать, принадлежат не нашему миру, не нашему ритму… ничего подобного на Земле вы не почувствуете. 29/51… 108/303… Вы удивлены? Вы не знаете, что это может быть мучительно? Отбейте темп в 7/5.

— Я не разбираюсь в музыке.

— И не надо. Попробуйте за один и тот же промежуток времени отбить правой рукой пять раз, а левой — семь. Тогда поймете сложность и ужас наплывающих на меня форм. Откуда? Я не знаю. Эта непознанная Вселенная слишком велика для понимания. Но я должен следовать ритму ее форм, регулировать его своими действиями, чувствами, помыслами, а какая-то

чудовищная сила

меня подталкивает

вперед и

и выворачивает

назад на изнанку…

— Теперь другую, — твердо произнесла Элизабет. — Подними.

Я на кровати. Половина (0,5) в пижаме; другая половина (0,5) борется с веснушчатой девушкой. Я поднимаю. Пижама на мне, и уже моя очередь краснеть. Меня воспитали гордым.

— Оm mani padme hum, — сказал я. — Что означает: о сокровище в лотосе. Имея в виду тебя. Что произошло?

— Мистер Долан сказал, что ты свободен, — объяснила она. — Мистер Люндгрен помог внести тебя в квартиру. Сколько ему дать?

— Cinque lire. No. Parla Italiana, gentile Signorina[115]?

— Мистер Долан мне все рассказал. Это снова твои формы?

— Si[116].

Я кивнул и стал ждать. После остановок на греческом и португальском английский, наконец, возвращается.

— Какого черта ты не уберешься отсюда, пока цела, Лиззи Чалмерс?

— Я люблю тебя, — сказала она. — Забирайся в постель… и оставь место для меня.

— Нет.

— Да. Женишься на мне позже.

— Где серебряная коробка?

— В мусоропроводе.

— Ты знаешь, что в ней было?

— Это чудовищно-то, что ты сделал! Чудовищно! — Дерзкое личико искажено ужасом. Она плачет. — Что с ней теперь?

— Чеки каждый месяц идут на ее банковский счет в Швейцарию. Я не хочу знать. Сколько может выдержать сердце?

— Кажется, мне предстоит это выяснить. Она выключила свет. В темноте зашуршало платье. Никогда раньше не слышал я музыки существа, раздевающегося для меня… Я сделал последнюю попытку спасти ее.

— Я люблю тебя, — сказал я. — Ты понимаешь, что это значит. Когда ситуация потребует жертвы, я могу обойтись с тобой даже еще более жестоко…

— Нет. Ты никогда не любил.

Она поцеловала меня.

— Любовь сама диктует законы.

Ее губы были сухими и потрескавшимися, кожа ледяной. Она боялась, но сердце билось горячо и сильно.

— Ничто не в силах разлучить нас. Поверь мне.

— Я больше не знаю, во что верить. Мы принадлежим Вселенной, лежащей за пределами познания. Что если она слишком велика для любви?

— Хорошо, — прошептала Лиззи. — Не будем собаками на сене. Если любовь мала и должна кончиться, пускай кончается. Пускай такие безделицы, как любовь, и честь, и благородство, и смех, кончаются… Если есть что-то большее за ними…

— Но что может быть больше? Что может быть за ними?

— Если мы слишком малы, чтобы выжить, откуда нам знать?

Она придвинулась ко мне, холодея всем телом. И мы сжались вместе, грудь к груди, согревая друг друга своей любовью, испуганные существа в изумительном мире вне познания… страшном, но все же ожжж иддд аю щщщщщ еммм…

ВЫ ПОДОЖДЕТЕ?

WILL YOU WAIT? 1959.

Перевод Вл. Гакова и В. Гопмана.

В наше время все еще продолжают появляться старомодные истории о сделках с дьяволом. Разумеется, вам знаком этот стандартный набор: сера, заклинания и пентаграммы, одно жульничество. Одним словом, что в голову взбредет, то и пишут… Только среди этих писак нет ни одного, кто хотя бы в общих чертах разбирался бы в предмете. Дьявольщина XX века — это превосходно отлаженный механизм, ничем не отличающийся в этом смысле от музыкальных автоматов, лифтов, телевизоров и прочих достижений современной цивилизации, понять принцип действия которых не в состоянии, по моему разумению, никто.

Когда меня в прошлом году в третий раз вышвырнули с работы, я оказался на мели. Хуже того, поверил в свою планиду неудачника. Дела мои были хуже некуда, а ждать от кого-то помощи в наши дни — сами знаете, дохлый номер. Поэтому я решил продать душу дьяволу. Оставалась мелочь — отыскать его.

Я отправился в справочный зал центральной библиотеки и проштудировал все, что там имелось по демонологии и дьяволоведению. Конечно, как я уже сказал, в этих трудах не содержалось ни единого дельного слова. Кроме того, магические ингредиенты, используемые обычно для вызова дьявола, мне оказались не по карману.

Пришлось пробовать по-другому. Я позвонил в Бюро Знаменитостей. Мне ответил приятный мужской голос.

— Да?