Журнал «Если» - «Если», 2003 № 03

При жесткой научной и логической обоснованности трилогия Олдисса поражает своим литературным мастерством. Это в самом деле одно из достижений знаменитого английского фантаста. Структура романа продумана им с особой изощренностью. Первоначальный эпизод, открывающий книгу, объясняется в ходе длительной интроспекции, знакомящей читателей с картиной жизни на Геликонии в середине Большого Лета.

Итак, Большое Лето в самом разгаре, но цикл природы, как подчеркивает Б.Олдисс, неизбежен. Приближается Зима. О ее страшных последствиях будет рассказано в третьей (по мнению многих критиков — самой сильной) части фантастического сериала — «Зима Геликонии».

Игорь Гонтов

Крупный план

Мария Галина

Универсам против Универсума

В истории литературы не раз бывало, что некое зарубежное произведение становилось фактом именно русской словесности и культуры. Для этого необходимы, как минимум, два условия: адекватный (но не обязательно буквальный) перевод и пустующая «экологическая ниша» в самом «биоценозе» русской культуры. Именно таким образом встроились в русскую литературу Киплинг, скандинавские сказочники, Толкин и другие.

Признаком такой «встроенности» является, условно говоря, «вторичное излучение» — анекдоты, снятые по мотивам произведений мультфильмы, фразочки, ставшие расхожими: «Спокойствие, только спокойствие», «А мы уйдем на север». О толкиновских фанатах я уж и не говорю, просто приведу случайно услышанное как-то словцо «спецназгулы». Таким очередным «внедренным» и стал англичанин Терри Пратчетт, автор фэнтезийного сериала о «Плоском мире» — мире, который по всем законам древней космогонии представляет собой плоский диск, водруженный на спину гигантской черепахи А'Туина, пересекающей бескрайний океан космоса. Недавно издательство «ЭКСМО» выпустило новую книгу из этой серии — «Эрик, а также ночная стража, ведьмы и Коэн-варвар», в которую вошли повесть и три рассказа писателя, посвященные любимым героям автора. Плоский мир изначально настолько невероятен, что в нем существует и множество отклонений от вселенской нормы — включая «живую магию», чьи законы изучаются учеными Незримого университета во главе с ректором Чудакулли. Эти закомплексованные старые мальчишки сами по себе очень трогательны, однако ими население Плоского мира не ограничивается. В качестве постоянных персонажей выступают и циничный прагматик патриций Витинари, впервые узаконивший систему Гильдий — в том числе и гиль дий Убийц, Шутов и Уличных Грабителей, и предприимчивый пройдоха-торговец Достабль, и тролль Детрит, работающий вышибалой в кабаке, и, наконец, блистательная троица сельских ведьм. И хотя антураж подобный пратчеттовскому наверняка можно найти в каком-нибудь еще сериале, магия Пратчетта — особого рода.

Один из фокусов, впрочем, понять достаточно легко — из книги в книгу отрабатывается один и тот же, но практически беспроигрышный фирменный прием — некий культовый миф или сюжет, который выворачивается наизнанку. Так, например, «Стража! Стража!» воспроизводит стилистику «жесткого детектива» американца Эда Макбейна; «Движущиеся картинки» прошлись по блокбастеру «Унесенные ветром»; «Пирамиды» язвительно издеваются над дамскими романами, гаремной экзотикой и штампованными версиями «Тысячи и одной ночи»; «Вещие сестрички» замахиваются на Вильяма нашего Шекспира. И все же, воспроизводя стилистику, Пратчетт никогда не ударяется в откровенную пародию. Скорее, он просто говорит с читателем на знакомом тому языке — и читатель благодарно откликается. Поскольку (редкий случай!) писатель видит в своем читателе равного. Собеседника. Интеллектуала.

Вот и в России у Пратчетта есть все шансы занять пустующую «экологическую нишу» интеллектуально- иронической фэнтези. Мало того, он оказался настолько «нашим», что порою задаешься вопросом: ну как может англичанин говорить на таком близком нам языке (метафорически, конечно)?

А втор нескольких популярных сериалов, чьи романы не раз попадали в первую десятку бестселлеров, журналист Терри (Дэвид Джон) Пратчетт родился 28 апреля 1948 года в Вэконсфилд Баксе, Великобритания. В 1971 году он выпустил свой первый юмористический роман-фэнтези «Люди ковра», а в 1983 году в издательстве «Corgi» вышел «Цвет волшебства» — первый роман самого популярного цикла Пратчетта — «Плоский мир» (Discworld). За этим последовали сериалы на ВВС, компьютерные игры и в 1986 — второй роман цикла, «Безумная звезда». Популярность стремительно росла, и в 1987 году Пратчетт оставляет журналистику, чтобы посвятить себя литературе. С тех пор он неоднократно входил в список номинантов и лауреатов крупнейших НФ-премий; получил самую престижную британскую награду в области детской литературы — премию Карнеги; стал объектом поклонения фэнов и приобрел международную популярность— только у нас, в России, увидели свет уже 15 его романов из серии «Плоский мир» и произведения из других сериалов.

В аннотации к русской версии серии «Плоский мир» (издательство «ЭКСМО-Пресс») использована цитата из «Independent»: «Пратчетт не менее забавен, чем Вудхауз, и столь же остроумен, как Во». Однако корни творчества Пратчетта восходят еще и к традициям английского «фантастического» абсурда — от Льюиса Кэрролла до не менее блистательного Дугласа Адамса, писателя в Британии не менее культового, чем сам Пратчетт. Тем не менее от Кэрролла и Адамса тексты Пратчетта отличает одно весьма существенное обстоятельство: их серьезное этическое наполнение, что для литературы абсурда является исключением — она, по сути своей, этически амбивалентна. Интеллектуалу Пратчетту, в отличие от его литературных предшественников да и большинства нынешних российских коллег, с холодной головой лепящих очередную поделку или мастеровито выстраивающих очередную литературную провокацию, присуща эдакая старая добрая порядочность (добропорядочность!). Что и сделало его международным любимцем. Я вполне понимаю модных наших литераторов, которые, когда-то насильственно перекормленные манной кашей идеологии, вдруг кинулись расчленять холодными скальпелями человеческие идеалы, но, если вдуматься, в самих идеалах нет ничего плохого. Более того, именно идеалы (наряду с чувством юмора, скажем, или со способностью усваивать абстрактные понятия) и делают человека человеком. А если учесть, что жанр фантастики пользуется наибольшей популярностью среди людей с романтическим складом ума, то именно читатели фантастики и тоскуют сильнее других по порядочности, по этической определенности. И Пратчетт при всей своей ироничности и «заниженном пафосе» (придумал, например, совершенно беспафосного Коэна-варвара, престарелого героя с хроническим радикулитом и профессиональным геморроем, следствием «жизни в седле») дает им то, чего наши, родные, стесняются по причине духовной незрелости. То есть человечность, снисходительное отношение к мелким слабостям при отчетливом неприятии истинных пороков, а также застарелое недоверие к совершенству, «голубой» крови и кастовой системе, в чем бы она ни выражалась. «С эльфом сражаться нельзя — хотя бы потому, что ты куда более ничтожен, чем они. И это правильно. Ты — ничтожен. Они прекрасны. Они прекрасны, а ты — нет. Ты всегда будешь последним, отобранным в команду… все самое интересное всегда происходит с другими людьми, но только не с тобой, и ты это знаешь. Все эти самоуничижающие чувства сливаются воедино. С эльфом нельзя сражаться. Такое бесполезное, флегматичное, слишком человечное существо не способно победить, вселенная устроена иначе…» («Дамы и Господа»).