Лидия Смирнова - Мессия-42

Очнулся я к вечеру следующего дня. Надо мной колыхалась натянутая ткань палатки, мысли, скача перепуганными зайцами, отказывались выстраиваться в стройную картину. Постепенно вернулись воспоминания, наполнив сердце болью, а глаза слезами. Я полюбил рыжих оболтусов, вернувших меня к жизни. Без их несуразных, глупых, но таких искренних проделок мир потерял бы разноцветные краски, став серым и безжизненным. Последним воспоминанием, сохранившимся в памяти, была надвигающаяся на нас лавина раскаленного огня, но сейчас меня трясло от холода. Зверски болела голова и левая ладонь, оказавшаяся перебинтованной. Завернувшись в одеяло, я с трудом, пошатываясь, выбрался из палатки и обнаружил, что на улице стоит ночь, а находимся мы в нашем лагере, прямо напротив проклятой пещеры. Кроме наших палаток, появилось еще несколько, народу вокруг заметно прибавилось. На старом месте горел костер; доковыляв до него, я увидел сидящего там в одиночестве совершенно пьяного Сандра. Парень время от времени прикладывался к фляжке и хмуро смотрел на огонь. Кивнув, он протянул мне булькнувшую посудину, и я, не раздумывая, сделал большой глоток. Огненная жидкость разодрала глотку, наполнив желудок приятным теплом.

— Ты м-м-молодец, — заплетающимся языком проговорил Сандр. — Если бы не ты… был бы трындец… — веско добавил он, махнув рукой.

— Где Нике? — Меня больше волновала судьба девушки, чем его дурацкие разговоры о том, что могло бы произойти.

— Т-т-там. — Он снова махнул рукой, чуть не свалившись в костер. Оттащив его подальше от огня, я поплелся, куда он показал. Перед самой большой палаткой сидел сгорбившись гоблин, в сумерках похожий на большой зеленый валун, поросший мхом. Он поднял налитые кровью глаза и заговорил, страшно коверкая язык:

— Твоя может пройти внутрь. Моя сидеть и не пускать, никого не пускать… Большой количество пройти, моя сторожить…

Подойдя к нему, я без лишних слов залез здоровой рукой в его карман, выудил оттуда пузырек с таблетками и, вытряхнув из него три пилюли, сунул ему в рот. Через минуту он был в состоянии изъясняться членораздельно.

— Вот сижу и никого не пускаю, — вздохнул он. — Нике в коме и не реагирует ни на что. Вчера, выбравшись из этой проклятой горы, мы послали Хруста в долину, а сами остались здесь, попытались еще раз пробиться вниз, за Яковом. — Мишель горестно поморщился. — Не удалось. Хоть ты и заморозил там почти все, все равно остались раскаленные участки… Командор с эльфами приехали вечером и сейчас снова пойдут. Вот. — Гоблин мотнул головой в сторону завешанного входа. — Ты бы зашел, может, поможешь чем…

— А где Ирелия? Она же лучший целитель в округе, а у меня сейчас вряд ли что получится, я и мысли-то собрать не могу…

В голове действительно происходило что-то странное: обрывки мыслей, чьи-то голоса, заунывное пение — все смешивалось в поистине адскую какофонию, не позволяя сосредоточиться на чем-то конкретном. А между тем было чувство, что я что-то забыл сделать или, может быть, не успел…

— Э, друг, — снова заговорил Мишель, — она как узнала о Яшке, так без сознания и свалилась. У них там что-то серьезное вырисовывалось, а суккубы, они ведь один раз на всю жизнь… Вот горе-то какое.

Из палатки выскочил взъерошенный Ричард, сопровождаемый Кроавелем, одним из старейшин рода Лари.

Эльф в недоумении разводил руками:

— Я не понимаю, что с ней происходит. Сканирование не показывает никаких отклонений от нормы, первое впечатление — девочка просто спит…

— Это может быть связано с исчезновением Яши? — Голос Командора звучал глухо, еле слышно. — У людей считается, что между близнецами существует тесная ментальная связь…

— У эльфов не бывает близнецов, — опять развел руками Кроавель.

Не дожидаясь, пока они закончат, я проскользнул в палатку, тускло освещенную одинокой лампой, стоявшей на полу. В углу на сваленных шкурах лежала рыжулька, в полутьме белело ее бледное лицо. Рядом с ней сидел Энлиль, похожий на привидение. Не говоря ни слова, я тихонько опустился рядом и сжал его руку, холодную как лед, в своей здоровой ладони.

ГЛАВА 7

Виктория Мария Зенолейн эн`Вито

Никогда раньше я не теряла сознания, в пещере со мной это случилось впервые и длилось какую-то секунду, после чего тело сыграло со мной отвратительную шутку, вернув полный набор чувств и отобрав элементарную возможность двигаться. Вот так и получилось, что, лежа бесчувственным бревном на руках у Энлиля, я не могла вмешаться в ход событий. А так хотелось! Нужно было им объяснить, что все совсем не так, как кажется, но мои попытки были тщетны. Я не могла пошевелить и мизинцем, оставаясь безучастным свидетелем происходившего. Лерей рассыпался блестящими искрами, отдав последние крохи своей силы, и завершил свое существование (как ни странно, я умудрялась видеть со стороны все, что творилось вокруг меня), а душечка Марк, чудом не уничтоживший экосистему планеты во второй раз, спалил до кости левую руку, в которой держал Око, и, похоже, надорвался. Мишелю пришлось вытаскивать его на своем горбу. Огненный поток, пущенный Олвеем по нашим следам, превратился в огромную каменную реку, все еще горячую, и вид моих друзей, выбравшихся на поверхность, был весьма жалок: у Сандра обгорели брови, у Мишеля от попадания камнем на голове вздулась шишка, а Энлиль, прижимая меня к себе как величайшее сокровище, не замечал многочисленных ожогов. Меньше всех пострадал Дубоцвет — гномы, веками осваивающие подземные царства, с рождения устойчивы к огню и прекрасно переносят взрывы и пожары, так что дядька был свеж как огурчик.

К физическим ранениям присоединялась вселенская скорбь по моему безвременно погибшему братцу, сгинувшему в струе пламени, так ловко выпущенной зеленой бестией, сиречь драконом. Пребывая в параличе, я не могла никого успокоить, и сердце мое обливалось кровью при виде их неподдельного страдания.

С детства у нас с Яшей был один секрет, который мы хранили как золотой запас Альдебарана, и даже наши родители и всезнающая бабуля не догадывались о нем. Многочисленные тесты на выявление магических способностей у нас с братом всегда давали устойчиво отрицательные результаты, но, несмотря на это, мы всегда знали, где кто из нас находится, чем занят, что ест и с кем занимается любовью. Учась в Академии, Яшка смог сдать большинство теоретических предметов только благодаря тому, что я, стоя под дверью аудитории, где проходил экзамен, читала конспект на нужной ему странице. Для любого проходившего мимо мага я занималась повторением пройденного материала, заодно переживая за брата, и никто ни разу ничего не заподозрил. Никто, кроме Корнелиуса… До сих пор не могу понять как, но почему-то у него единственного возникла мысль вызвать нас— отвечать одновременно. Пришлось принимать меры. Совесть меня не мучает, так как он оказался совершенно больным и невменяемым. Жаль, что Энлиль не разрешил мне сжечь его картины.