Михаил Тырин - Тварь непобедимая

Настал миг, когда Луков убедил себя, что душа все еще принадлежит ему. И он сам может принимать решения и совершать поступки. Сам – не дожидаясь приказов из ада.

В его понимании это была рискованная мысль. Потому что задумал он ни много ни мало – пойти наперекор Сатане. Сделать первый ход, но такой, который вряд ли пришелся бы по душе темным силам. И посмотреть – что выйдет? Почернеет ли небо, как закопченный потолок, ударит ли молния в отступника, или земля разойдется под ногами, открывая путь в огненную пропасть.

В бездонном мраке памяти еще горел огонек, несущий что-то из той жизни, в которую он не мог и не собирался возвращаться. Он помнил про деньги – те деньги, что были связаны с чем-то запретным, жестоким, запачканным болью и горем. Луков с трудом вытаскивал из забвения такие понятия, как «героин», «Снегопад» и, не вникая слишком глубоко в их смысл, осознавал их темную суть. Деньги, огромное сокровище, которым он владел, были призваны служить злу – вот главное, что он решил.

Сначала он подумал, что их нужно уничтожить. Потом пришла простая и светлая мысль – их нужно раздать. Просто разбросать по улице – пусть люди сами решат, что с ними делать. Главное – не пустить их в ту темную среду, где они расползутся хищными червями, чтобы поработить людей. Главное – разобщить эти страшные бумажки, чтобы они утратили свою роковую силу...

На отдых Луков устроился на рассвете. Он спрятался в ветвях старого тополя высоко над землей, где его нельзя было случайно обнаружить. Со стороны свалки уже доносились людские голоса и рев натруженных мусоровозов.

И во сне его не покидали дерзкие мысли и решимость. Еще немного – и он окончательно освоится в своей новой форме, научится управлять теми страшными инструментами, что дала ему тьма. И тогда нужно будет с новой силой искать самого себя, действовать. Обязательно нужно действовать...

– Дерьмово выглядишь, – заметил Гриша, заглянув как-то вечером к Донскому.

– Спасибо на добром слове, – последовал смиренный ответ.

Донской сидел в своем кабинете в полном одиночестве и пил коньяк. По осунувшемуся лицу и теням вокруг глаз можно было понять, что он вряд ли хоть раз выспался за последние дни.

– В моем положении можно выглядеть как угодно, – с горечью добавил Донской. – Это ничего не изменит.

Какая-то вялая безнадежная тоска прозвучала в его голосе. И почему-то Грише показалось, что связана она не с пропавшим пациентом, не с рабочими неприятностями, к которым Донской наверняка давно привык. Нечто более серьезное и тягостное мучило его, и никто не знал, что именно давит ему на сердце.

– Что там наш психоаналитик? – поинтересовался Гриша. – Оправдал свой гонорар?

– Да ну, к черту... – отмахнулся Донской. – Хватается за соломинку, как утопающие. Не стоило даже связываться.

– Не стоило, – согласился Гриша. – А то скатимся до экстрасенсов и ясновидящих.

– К черту, – повторил Донской. – Тебе налить?

– Ну, налей, – кивнул Гриша, присаживаясь. – Что новенького?

– Заказчик сегодня звонил, Гриша. Интересовался нашими делами, очень настойчиво интересовался. Хотел я опять ему мозги туфтой забить про полипептидные цепочки, да куда там... Сударя долго обманывать нельзя. Как говорится, бывалого на крапленые шахматы не купишь.

– Чем кончили разговор?

– Чистосердечным признанием. Теперь он тоже знает, что пациента мы пробздели.

– Он только это знает?

– Да, только это. Что, мол, похищен неизвестными и так далее... Каких я от него слов наслушался, Гриша! Такой языковой материал! Я даже пожалел, что диалектами не занимался.

– И что будет дальше?

– Он решил сам его поискать. Вот сижу пью за его удачу.

– Святое дело... А что главный про все это говорит?

– Главный ничего не говорит. Ему, похоже, сейчас не до чего. Ты разве не заметил, что с ним творится? Слетал на денек в Берлин, потом на пару деньков в Пекин, сего-дня он в Норвегии... Возвращается – ни с кем не разговаривает, ни о чем не спрашивает, куда-то звонит, что-то затевает...

– Интересно, что?

– Думаю, он что-то нашел, Гриша. Он наконец откопал что-то такое, что искал все последние годы. Даже в лице переменился, обрати внимание. Так что до наших хворых клиентов ему дела сейчас нет. Чувствую, все проблемы остаются на меня.

Донской умолк, бездумно крутя в пальцах стакан.

– Надо полагать, он наконец нашел, как восстановить свою Александру, – проговорил Григорий.

Донской кивнул.

– Нас на бабу променял, – сказал он. – Ты в курсе, что мы отсюда очень скоро съезжаем? Пора тебе решать – уходишь с нами или остаешься.

Григорий покачал головой.

– Думай хорошо, Гриша. С нами не пропадешь, а что здесь останется – неизвестно. Тебя главный возьмет, я уверен. Хотя...

– Что? Может и не взять?

– Да нет. Я подозреваю, что мы не просто меняем базу, – очень тихо сказал Донской. – Возможно, мы вообще закрываем лавочку.

– Как?

– Тс-с... Если Шаман в самом деле что-то нашел, вряд ли он будет заниматься этим дерьмом. Слишком хлопотно. Он что-то другое придумает – деньги зарабатывать он умеет. Так что решай, Гриша.

– Я останусь, это точно.

– А не боишься? Если принцесса тебя держит, то не переживай, найдется и ей место на нашей бригантине.

– Чем же ты будешь заниматься взамен всего этого?

– Эх, Гриша, есть у меня одна заветная мечта, – вздохнул Донской. – Светлый лес за городом. Небольшие чистенькие корпуса. Солидные спокойные пациенты. Камин, беседка, пляж, лыжные прогулки, рыбалка, велосипедные тропинки... И никакой дряни. Никакого толстожопого бычья с глазами навыкате, никаких вонючих «воинов Ислама», никаких грязных денег. Возможно ли только?

– Отчего же нет? – ответил Григорий. И вдруг он впервые встретился с Донским взглядом. У него были совершенно больные глаза – покрасневшие, пустые, изнуренные.

– Андрей, что с тобой творится? – с тревогой проговорил Григорий.

– Ничего, Гриша. Все закономерно. Просто за летом всегда наступает осень.

И на лицо его вдруг набежала тень, от которой Грише сделалось не по себе.

Телефонный звонок застал Ганса, когда он сидел посреди своей комнаты, тупо и безучастно глядя в телевизор.

– От главнокомандующего, – представился собеседник, – насчет твоего предложения.

– Да, – выдавил Ганс, облизнув пересохшие губы.

– Ну, в общем, сто пятьдесят.

Пролегла небольшая пауза.

– Что? – осторожно переспросил Ганс.

– Повторяю, – прозвучал уже немного раздраженный голос. – Сто. Пятьдесят. Тысяч. «Зеленью».

– А-а... – протянул Ганс.

– Нормально?

– Ага. – Ганс судорожно сглотнул слюну.

– Выкупаем у тебя эту непонятку за сто пятьдесят. А дальше – как масть ляжет. Если будет интерес, можем и перетасовать условия. Все ясно?