Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

На таком материале мог бы получиться отличный социально-фантастический роман о постепенной деградации замкнутого мини-социума. К сожалению, все события в весьма объемной книге длятся всего лишь неделю. Поэтому и социальной фантастикой тут даже не пахнет. За слишком короткий промежуток времени невозможно развернуть масштабный социальный эксперимент, показать, как изменилась бы изолированная община городка Честерс-Милл, вынужденная выживать в столь странных условиях.

Тривиальность и ограниченность исходной сюжетной посылки затруднила создание сколько-нибудь значительного произведения в заранее очерченных сюжетных рамках. Материала для развития полновесного, романного повествования тут просто не хватает. В лучшем случае — на большой рассказ или небольшую повесть. Даже сам Кинг нередко называл это «синдромом литературной слоновости», сам себя за это не единожды критиковал — и тем не менее вновь «наступил на те же грабли».

В новом романе писатель эксплуатирует типичную для американской литературы ситуацию: как под влиянием экстремальных обстоятельств внешне благополучная и пристойная маленькая община демонстрирует свою истинную неприглядную сущность. Одним из первых подобную схему разработал еще М.Твен в повести «Человек, который совратил Гедлиберг». Сам же Кинг считает: в жизни все происходит по-иному, и подобные истории, по сути, клевета на маленькие городки. Однако это не помешало ему последовать сложившейся литературной традиции. Так он поступал в «Необходимых вещах» и «Буре столетия». Та же схема реализована и в романе «Под Куполом».

Герои книги также вполне традиционны для Кинга: случайный странник, вопреки собственным намерениям становящийся героем и спасителем; аморальный и циничный политик; некомпетентный коп; безумец, которого неконтролируемая психическая болезнь заставляет совершать преступления; священник, потерявший веру… Типичный набор «ролевых моделей». Хорошо еще, что среди них отсутствует обычный для книг автора образ «писателя, переживающего творческий кризис», иначе роман окончательно превратился бы в полупародийный компендиум штампов «от Стивена Кинга».

Эх, напрасно автор не решился реализовать этот сюжет в том далеком 1976 году. Наверняка мы получили бы не нынешнего тысячестраничного монстра, а более компактную и динамичную книгу объема «Кэрри», «Мертвой зоны» или «Воспламеняющей взглядом», столь же стремительно развивающуюся и не оставляющую читателю шанса заснуть, пока не перевернута последняя страница.

Глеб ЕЛИСЕЕВ

Рецензии

Франкенштейн: Антология

СПб.: Азбука, 2012. - 608 с.

Пер. с англ.

(Серия «Лучшее»).

3000 экз.

Созданные воображением молодой жены поэта Перси Шелли — Мэри Виктор Франкенштейн и его монстр прочно утвердились в пантеоне массовой культуры. Впрочем, своей популярностью Франкенштейн обязан все же не столько роману, сколько многочисленным экранизациям. Черно-белый кинематограф не породил монстра, но сформировал его облик, одновременно пугающий и вдохновляющий. И писатели не перестают черпать вдохновение в этой старой-старой истории.

Антология Стивена Джонса содержит рассказы и повести, основанные на классическом тексте, а также одно стихотворение. Среди авторов антологии как известные создатели литературы ужасов (Роберт Блох, Рэмси Кэмпбелл, Майкл Маршалл Смит), так и авторы, куда больше известные сугубо НФ-текстами (Джон Браннер, Пол Макоули).

Открывает издание собственно классический роман Мэри Шелли. Однако большинство авторов сборника эксплуатируют именно кинематографический образ Франкенштейна. К примеру, доктор Преториус, фигурирующий в нескольких текстах сборника, в оригинальном романе отсутствовал, впервые он появился лишь в фильме «Невеста Франкенштейна». Да и сама антология вполне укладывается в логику голливудского кинопроцесса: все тексты из рецензируемой коллекции легко можно поделить на сиквелы, приквелы, спин-оффы, ремейки и специальные камео для приглашенной звезды.

В этом плане особенно характерен рассказ Кима Ньюмена «Рай для комплетиста», в котором автор в характерной для него манере смешал реальных персон и вымышленных персонажей, щедро черпая их из истории кино.

Антология вполне придется по душе двум категориям читателей: тем, кто всего лишь слышал имя Франкенштейна и хотел бы узнать, чем знаменит этот персонаж, и тем, кто желает в очередной раз «испугаться на заданную тему».

Сергей Шикарев

Владимр Гопман

Золотая пыль: Фантастическое в английском романе (последняя треть XIX–XX в.)

Москва: РГГУ, 2012. - 488 с.

1000 экз.

Отечественное фантастиковедение — особенно на фоне западного изобилия работ — скудно и печально, оно держится исключительно на подвижничестве отдельных исследователей, страстных романтиков и энтузиастов своего дела. Каждая новая фантастиковедческая книга — событие для всякого пытливого и любознательного читателя фантастики.

Перед нами не история в ее безличном течении, но очерки, посвященные вполне конкретным фигурантам английского фантастического литературного мира. Здесь есть и лица максимально очевидные (Уэллс, Льюис, Толкин, Стокер), и писатели по-своему знакомые, но открывающиеся с новой стороны (Уильям Моррис, У.Х.Ходжсон, Дж. Уайт), и авторы, кажущиеся второстепенными, но описываемые автором столь любовно, что хочется бежать в букинистический магазин…

Золотое качество Гопмана как критика — любовь к тем текстам, о которых пишет, равно как и к самим авторам. По сути, каждый очерк в книге — поэтический портрет фантаста, будь он абсолютный классик или просто автор, замечательный тем или иным частным свойством. Конечно, здесь многих нет (рецензент удивлен и огорчен отсутствием очерка о Стэплдоне, к примеру), но, может быть, именно в этом особая интимность разговора квалифицированного читателя с читателем менее просвещенным… В любом случае, перед нами голос очень живого собеседника. Прием открывается, когда Гопман пишет о своих непосредственных знакомых — классиках английской фантастики Брайане Олдиссе и Джеймсе Балларде.

Эта, казалось бы, совсем ненаучная книга (несмотря на очень солидный библиографический аппарат) все-таки научна — потому что читателю системно сообщено новое пространство. А любовь к письму умножает ум исследователя.