Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 17

— Лазарус, я не понимаю одного. Вы сказали, что не поощряете женитьбы между говардианцами и эфемерами. И все же разрешили двоим своим детям найти половину за пределами Семьи.

— Даю поправку, Минерва: детям не разрешают жениться; они делают это сами, в удобное время и с подходящим партнером.

— Поправка принята, Лазарус.

— Вернемся назад… к той ночи, когда я вмешался в отношения Либби и Джо-Аарона. Тогда я передал Ллите и Джо все, что работорговец вручил мне в качестве доказательства их происхождения, даже счет на покупку, предложив или уничтожить, или надежно запереть бумаги. Среди них находилась серия фотографий, иллюстрирующих рост детей от года к году. Последняя была снята наверняка как раз перед тем, как я купил их, и они подтвердили это. На снимке рядом стояли двое: юноша и девушка в поясе невинности.

Джо взглянул на фотографию и проговорил: «Что за парочка шутов! Сестрица, мы прошли долгий путь… благодаря капитану».

«Конечно, — согласилась она и принялась разглядывать снимок. — Брат, а ты не замечаешь кое-чего?» «Чего?» — спросил он и посмотрел снова.

Аарон заметил. «Братец, сними шорты, — попросила она и начала расстегивать саронг. — Давай встанем возле стены, не в той позе, в которой мы предстаем перед клиентом, а так, как нас ставили, чтобы сделать эти фотографии». Она передала мне снимок, и они встали у стены лицом ко мне.

Минерва, за четырнадцать лет они не переменились. Ллита родила троих и была беременна уже четвертый раз. Они работали до упаду, но выглядели такими же, как в тот день, когда я увидел их впервые… в точности, как на последнем снимке, которым завершалась их юность — между восемнадцатью и двадцатью годами, если считать по-земному. Но им было уже за тридцать. Тридцать пять земных лет, если верить записям, сделанным на Благословенной.

Минерва, добавлю один факт. Когда я видел их в последний раз, им было уже за шестьдесят по земному летоисчислению, точнее, шестьдесят три, если верить тем самым отчетам. Но ни у одного из них не было седых волос, у обоих сохранились все зубы, а Ллита вновь была беременна.

— Мутантные говардианцы, Лазарус? Старик пожал плечами.

— В этом термине подразумевается вопрос, дорогая. За достаточно долгий срок каждый из тысячи генов в любой плоти и крови претерпевает мутации. Но по правилам фонда персона, не внесенная в генеалогию Семейств, может быть зарегистрирована как говардианец-новичок лишь в том случае, если существуют доказательства, что все четверо ее дедов и бабок дожили хотя бы до ста лет. Это правило оставило бы за чертой меня, не будь я рожден в одном из Семейств. Но, с другой стороны, возраст, в котором я прошел свою первую реювенализацию, был слишком велик даже для говардианского генетического эксперимента. Сегодня они заявляют, что обнаружили в двенадцатой хромосомной паре генный комплекс, который определяет долголетие, словно заводит часы. Если так, кто завел мои часы? Гильгамеш? «Мутация» — это не объяснение; это попросту название, данное факту.

Быть может, кто-то из естественных долгожителей, не обязательно говардианец, посетил Благословенную. Все натуралы вечно движутся, изменяют имена, красят волосы; так было всегда и даже до начала истории. Но, Минерва, ты помнишь один странный и неприятный инцидент из моей жизни, когда я был рабом на Благословенной…

(Опущено.)

…итак, проще всего предположить, что Ллита и Джо были моими собственными потомками.

Вариации на тему

X

Возможности

— Потому-то вы и отказались разделить с ней «эрос», Лазарус?

— Что? Нет, Минерва, дорогуша, в ту ночь я не сделал такого вывода и даже не заподозрил этого. Впрочем, не буду скрывать предрассудков, с которыми отношусь к сексу со своими собственными потомками. Можно вытащить мальчишку из Библейского пояса[24], но из мальчишки этот Пояс не вытащишь. Несмотря на то что у меня была тысяча лет на размышления.

— Да? — проговорил компьютер. — Значит, вы решили, что она из эфемеров? Это тревожит меня, Лазарус. Я тоже по-своему обездолена и, как Джо, понимаю Ллиту. Ваши причины извиняют, но не оправдывают ваш отказ.

— Минерва, я же не сказал, что отказал ей.

— О! Выходит, вы все-таки осчастливили женщину? Чувствую облегчение.

— Этого я также не говорил.

— Нахожу внутреннее противоречие, Лазарус.

— Потому что об этом я не говорил, дорогая. Все, о чем я рассказываю, записывается; таково условие моей сделки с Айрой. А можно приказать тебе забыть кое-что из того, что я говорил? Наверное, за двадцать три столетия моей жизни все-таки найдутся другие вещи, более заслуживающие увековечивания. И я не вижу причин регистрировать те случаи, когда какая-нибудь предприимчивая дама разделяла со мной ложе ради удовольствия, а не с целью рождения потомства.

— Отсюда следует, — задумчиво отозвался компьютер, — что, поскольку я не имею возможности получить представление о том, чего именно добилась от вас Ллита, ваши правила в отношении к эфемерам касаются лишь брачных отношений и рождения потомства.

— Я не говорил и этого.

— Значит, я не поняла вас, Лазарус. Противоречие. Старик подумал, затем медленно и грустно произнес:

— Дело в том, что брак между долгожителем и эфемером — вещь скверная. И в том, что так оно и есть, мне самому пришлось убедиться. Впрочем, это было давно и далеко отсюда… а когда она скончалась, умерла и часть меня самого. С тех пор я не хочу жить вечно. — Он умолк.

— Лазарус, — расслабленным голосом сказал компьютер. — Лазарус, друг мой дорогой! Я прошу прощения!

Лазарус встрепенулся и отрывисто произнес:

— Нет, дорогуша, не жалей меня. Для жалости нет никаких оснований. Я не стал бы ничего менять в прошлом, даже если бы смог. Если бы у меня была машина времени и можно было вернуться назад, чтобы изменить хотя бы один эпизод, я не стал бы этого делать. Не то что эпизод — даже один прожитый миг. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом.

— О чем вы хотите поговорить, дорогой друг?

— Вот ты все вспоминаешь обо мне и Ллите, Минерва, и тебя явно беспокоит, что я лишил ее причитающегося. Ничего я ее не лишал, во всяком случае ты не знаешь, что представлял собой этот приз. Так бывает нередко, и секс не всегда подарок. Дело в том, дорогуша, что ты не понимаешь сути «эроса», потому что не можешь понять, не создана для этого. Я не принижаю это занятие; секс — это во, секс — чудесная штука. Но если ты обожествляешь его, а именно этим ты и занята, секс превращается из развлечения в причину невроза.