Семиозис - Сью Бёрк

«Я дам антидоты к моим средствам».

– Без испытаний мы не узнаем, как они будут действовать, а испытания провести нельзя.

«Верно. Многое будет зависеть от умений медиков».

Она откидывается на спинку скамьи, закрывает глаза и подставляет лицо солнцу. Животным тепло солнечного света приятно.

– Люсиль – молодец, – говорит она спустя некоторое время. – Она нас подготовит.

Она открывает глаза, чтобы посмотреть на мой разговорный ствол.

«Она доказала, что ее выбрали не зря, – говорю я. – А твои труды играют решающую роль. Ты уже сделала для Мира невообразимо много».

Возможно, мне стоило бы сказать ей, что после целой ночи разговоров с растениями я еще лучше осознаю, почему так рад разумной компании. Люди сделали мою жизнь счастливой. Жаль, что они живут так недолго.

Я стараюсь не думать о том, что будет, если мой план провалится. Я большой. Люди уязвимы. Даже если их всех убьют, я выживу в той или иной форме, несмотря на все, что способны будут сделать стекловары, – но я буду невообразимо одинок.

Люсиль

Когда Стивленд добился, чтобы растения начали дурманить стекловаров, в их лагере полтора дня шел фантастический праздник. Поначалу наркотические вещества сделали стекловаров веселыми и громкими: они орали, пели и шатались. Потом они ссорились и завязывали драки, а истекающих кровью стекловаров бросали в реку. Как минимум один утонул. Летучие мыши даже принесли Монте еды, чтобы узнать у него, что происходит. Барабанный бой стал нестройным. Наверное, тем стекловарам, кто еще нормально мыслил, было страшно.

Я притворялась веселой и полной оптимизма, стараясь успокаивать медиков и Стивленда, которых тревожили разнообразные тонкости. Сосна каждые полчаса видела новые проблемы: едят слишком много, едят слишком мало, слишком агрессивные, слишком сонные, слишком много оптимизма с нашей (моей) стороны, слишком много пессимизма… не одно, так другое, чтоб ее.

Наконец на второй день, ближе к закату, стекловары начали отключаться. Самки и основные рухнули за трапезой, а когда работники увидели, что они спят, то бросились подъедать остатки и очень быстро рухнули лицами в свои миски. Для нас это стало сигналом. Мы выбрались из города через задние ворота, перебросили веревочный мост через реку чуть ниже по течению, у лощины, и прокрались вдоль реки к лагерю стекловаров. Впереди шли опытные охотники. И Сосна, конечно.

Мари шла прямо передо мной, сгибаясь под весом рюкзака, а когда она в темноте обо что-то споткнулась, там звякнули пузырьки с антидотом. Я ничего не несла, в особенности оружия. Оно может попасть не в те руки, если… ну, думать о неудаче в мои обязанности не входило. Хатор уже отлично с этим справилась. Она была слишком стара, чтобы сражаться, и осталась в городе здоровая и спокойная. Я так нервничала, что весь день не ела.

Сто человек крались к их лагерю – практически все здоровые взрослые и старшие дети Мира. Еще пятьдесят прятались на другом берегу реки, готовые в любой момент переплыть ее на лодках. Нас было чуть больше одного на каждого из них. Мы победим, они проиграют – но с какими потерями?

– Сегодня в их пище были парализующие вещества, – сказала Мари всем перед выходом. – Передозировки не только возможны, но и неизбежны. А еще они могут подавиться едой из своей миски или утонуть в супе. Прежде всего проверяйте дыхание.

Нам нельзя было брать фонари, так что мы не видели, что у нас впереди, а ночь выдалась облачная, так что нам не помогал даже свет звезд или северного сияния, однако мы слышали подвывающее рычание.

– Храпят, – прошептала Мари.

Петр проглотил смешок. Он нарисовал у себя на лице большие серые глаза и вертикальную полосу по рту и носу, чтобы походить на стекловара. Маскировка, как он сказал.

– Слушайте, – сказал он. – Все тихо.

Точно. В ночи не было лая, песен или искр.

– Ящерицы едят овощи, – проговорила Мари.

Мне хотелось спросить, может ли это им повредить, однако с этим вопросом стоило повременить.

Мы были уже рядом с лагерем, затихшие от страха, напряженно прислушивающиеся. Опытные охотники и лучшие воины добрались до лагеря раньше нас. Сильного шума нет. Перевод: особых неприятностей нет… наверное. Но я ничего не видела, так что точно не знала.

Гавканье, напоминающее синюю птицу, призвало нас из кустарника. Одно взлаивание. Хорошо. Это – знак того, что все в порядке. Мы продолжали пробираться вперед. Еще раз «Гав!» Тут далеко впереди застонал стекловар, что-то упало, прозвенела тетива – видимо, отправляя стрелу с усыпляющим наконечником – и люди рассерженно зашептались. Петр охнул и задержал дыхание. Я продолжала красться вперед.

Мы знали, что заснут не все. Кто-то съест слишком мало, или на него вещество не подействует. Но сколько их не спит? Почему никто ничего не орет? Столько передозировок? Еще что-то стукнуло, что-то захрустело, как ломающаяся корзина. Что? Мне пролаять вопрос?

«Гав» раздалось далеко впереди, и потом опять перешептывания и громкий удар, как от завалившегося шатра.

Еще несколько шагов – и мы оказались за поворотом тропы и обнаружили Ориона с луком за плечом, с мигающим красным фонарем и женщину, склонившуюся над неподвижным стекловаром, слушающую его дыхание и развязывающую ремни с оружием. Еще дальше горела фиолетовая лампа с крошечным фитилем и неясные тени сновали вокруг. Кто-то слева от меня идеально изобразил подвывание синей птицы – вызов медика. Мари поспешила на звук.

Я искала взглядом полевого командира – а, вон там его янтарная лампа. Охотник оттопырил большой палец – все путем, – а потом указал на самку, лежащую на циновке. Мне следовало ее осмотреть и снять с нее все, что можно, включая одежду. Свет лампы отразился от ее серого глаза. Глаз дернулся. Хороший признак: она не спит и, видимо, в порядке, только не может двигаться. Я ожидала, что вблизи она будет вонять, но запах был не противный – больше походил на вызревающий трюфель и горький чеснок, но был совсем не сильным. Видимо, она недавно мылась.

Я сняла с нее накидку – мягкую и пушистую, сложенную в несколько раз, неожиданно большую и реально теплую. На следующее утро я подпихнула эту самку на плот и перевезла через реку. Рядом с самками я ощущала себя маленькой. Голова у них была почти на уровне моей, а торс – намного больше, массивный и длинный, на тонких ногах. Мари сказала, что немалую часть грудного отдела занимают легкие и пустотелые кости, так что