Анатолий Днепров - Формула бессмертия (сборник)

— Я тоже так думаю, — шептала Сузи. Вошел Удропп.

Он посмотрел на свои приборы и щелкнул пальцами.

— Ага! Дело, кажется, идет! Напряжение стабилизировалось! Сдвигов фаз нет! Мы близки к гармонии между производством и потреблением.

— Конечно, босс, — сказал я. — Должно же наше общество когда-нибудь зажить как следует.

— Продолжайте в том же духе, а я все это нанесу на схему, — сказал он, выходя из зала.

«Сегодня ночью давайте встретимся здесь. Мы выскочим в окно».

— Хорошо…

До конца дня я сочинил около десятка идиотских сообщений и заработал кучу медяков. Сюзанна исправно отрывала листы бумаги, демонстрируя электронному истукану свою заинтересованность в моей продукции. Гармония была полная, и Гарри Удропп лихорадочно снимал схему «Эльдорадо», чтобы продать ее за миллион долларов. Она этого стоила, потому что в ней был учтен человеческий элемент!

На весь заработок я набрал бутербродов и спрятал их в карманах.

Ночью, пробираясь к окну, я и Сюзанна остановились у «общества предпринимателей».

— Ты вчера ни разу не пользовалась своим автоматом.

— Если бы я пользовалась, ты бы заработал меньше.

— Хочешь, мы заберем платья и шубу?

— А ну их к черту.

— Я могу Удроппу оставить записку, что это сделал я. Все равно меня нет.

— Не нужно. Так будет легче идти.

Мы вылезли в окно, перемахнули через ограду и оказались на широкой асфальтовой дороге, ведущей в большой город. Над ним неистово пылало оранжевое небо. На мгновение Сюзанна прижалась ко мне.

— Не бойся. Теперь мы вдвоем.

Я ее обнял, и мы зашагали вперед. Только один раз я остановился у электрического фонаря и, посмотрев в доверчивые глаза девушки, спросил:

— Сузи, а как ты попала к Удроппу? Она слабо улыбнулась, вытянула левую руку и, подняв рукав, показала мне запястье. На белой коже резко выступал продолговатый малиновый рубец.

— Так и ты?.. Она кивнула.

И вот мы идем, два человека, которых нет в этом страшном мире…

ПЯТОЕ СОСТОЯНИЕ

Тонкая неподвижная струя воды протянулась от никелированного крана к самому дну белоснежной раковины. Струя застыла. Свет от настольной лампы серебрил одну ее сторону, и казалось, что это не хрупкая нитка воды, твердая стеклянная палочка. Только у самого дна раковины струя разбивалась на мелкие капельки, разлетавшиеся во все стороны с едва слышным шорохом. И еще было слышно, как в углу кабинета торопливо цокали оставленные кем-то на столе ручные часы…

Жизнь — поточное явление. Передо мной застыла струя воды. Кажется, она неподвижна и мертва. А в действительности поток составляет самую суть ее существования… Стоит закрыть кран, и жизнь струи прекратится. И вдруг кто-то протянул руку через мое плечо и резко завернул кран. На моих глазах струя затрепетала, разорвалась на мелкие клочки, затем на капельки и исчезла.

— Сестра, завтра вызовите водопроводчика. С краном что-то не в порядке.

Он повернулся и встал. Передо мной стоял высокий, уже немолодой мужчина в белом халате. Его усталые глаза внимательно смотрели на меня, а руки медленно скручивали и раскручивали трубку стетоскопа.

— Так это, значит, вы и есть Самсонов? — спросил меня доктор.

— Да. Разве вы меня знаете?

— В некотором роде. Мне о вас рассказала ваша подруга.

— Как она себя чувствует? Что у нее? — торопливо спросил я.

— Что у нее, пока неизвестно, а чувствует она себя в общем удовлетворительно. Удовлетворительно для больного, конечно, — поправился он.

— Можно мне ее видеть?

Доктор кивнул головой.

— Только недолго. Поговорите с ней о чем-нибудь э… интересном. О театре, о футболе. Понимаете?

— О работе можно?

Доктор отошел в сторону и посмотрел в окно.

— Только не в философском плане. Вы работаете у профессора Парнова? Я знаю его работы. Они, я бы сказал, очень замысловаты. В общем идите. Она вас ждет. Он снова повернулся ко мне и, тронув за плечо, подтолкнул к двери, за которой лежала Анна. В палате царил полумрак. Окно было распахнуто, и в него проникал свет электрических фонарей из сквера внизу, перед клиникой.

— Ну иди же скорее, — вполголоса позвала Анна.

Я подбежал к кровати и схватил горячую, немного влажную руку.

Мы молчали минуту-другую, не зная, что говорить…

— Как мне здесь надоело! — наконец прошептала она.

— Доктор говорит, что у тебя состояние удовлетворительное.

Она грустно улыбнулась.

— Удовлетворительное?.. Я-то лучше знаю… Впрочем, все это чепуха. Лучше расскажи, что делается за этими стенами. — И я начал беззаботно, почти дурашливо рассказывать ей обо всем, что делается в институте. Я говорил торопливо, говорил, сбивался и больше всего боялся остановиться. Я заставлял себя улыбаться и смеяться, глядя прямо в большие печальные глаза. В этих глазах появилось что-то такое, от чего сжималось сердце всякий раз, когда я умолкал, чтобы перевести дыхание.

Притащили трансформатор. Штука семь пудов весом. Целый день ворочали его рычагами первого и второго рода, пока не установили в углу, возле высоковольтного щитка. И что ты думаешь! Появляется начхоз и заявляет, что именно в этом месте допустима наименьшая нагрузка на пол. По его расчетам, трансформатор неминуемо должен провалиться в кабинет директора. Вот было проклятий! А Мишка Грачев собрал макет радиоспектрографа. Радости-то было сколько! Запустил. И вдруг Бергер делает потрясающее научнoe открытие: все вещества — от куска хлеба до фарфоровой чашки — совершенно одинаково поглощают радиоволны. Оказывается, генератор Грачева вместо трех сантиметров генерировал волны в полтора километра!

Анна слушала, не сводя с меня своих умных, понимающих глаз, и затем положила свою руку на мою. Я умолк.

— Сережа, ты меня еще любишь?

Я склонился к ней и крепко поцеловал ее сухие губы.

— Скажи, что ты меня любишь.

— Я люблю тебя.

— Значит, ты меня никогда не забудешь, правда?

— Что ты, Анка! Вот только ты вырвешься из этой норы — и… свадьба!

Правда?

— А если не вырвусь?

— Это почему же? Ну-ка привстань, я посвечу на тебя. Что-то я не помню, чтобы мой задиристый комсорг говорил таким голосом.

Я обнял ее и приподнял над подушкой. Жесткая больничная рубашка была завязана тесемочками спереди…

— У вас все ходят в таких балахонах? Хочешь, я куплю тебе шелковый…

— Сережа, у меня такое чувство, будто я никогда отсюда не выйду. У меня перехватило дыхание.

— Это почему же?

Она облизала губы. Я чувствовал, как тяжело ей говорить.