Брайан Олдисс - Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе

— Превосходят нас?! — задохнулась от негодования Кандида. — Эти дикари? Эти безбожники? Они не станут людьми до тех пор, пока не придут к Богу.

— У нас с вами будет еще время, чтобы обсудить эти проблемы, миссис Мичер, — холодно сказал Растел. — А сейчас нам предстоит небольшая прогулка.

Нас больше никто не остановил, и мы покинули городок. Правда, несколько молодых шалопаев проводили нас до околицы. Они бежали рядом, свистели и улюлюкали, но этим все и ограничилось. Меня уже не так тревожило наше будущее, а Растел, похоже, знал точно, что нас ждет в ближайшие часы. Он уверенно вел нас куда-то, а мы с Кандидой следовали за ним, не задавая никаких вопросов. У нас не было оснований не доверять ему — он только что выручил нас из беды.

Мы двигались в западном направлении. Я следил за тем, как меняется пейзаж, и сопоставлял его с родным эдинбургским. Дома все радовало глаз, а здесь… Угрюмое разнообразие, наводящее тоску… Холмы, обнажения скалистых пород… Дикий, пустынный край… Безлюдье… На всей земле нас только трое человек, объединенных общей целью… Хотя… Нас с Растелом сблизила общая беда, а цели… Цели у нас разные, и наши дорожки рано или поздно разойдутся… Случай с Марком Клаудом Гейлом многому научил меня. Вчерашний союзник завтра может стать твоим врагом. Я стал более подозрителен.

Интересно, куда нас все-таки ведет Растел? Он хорошо ориентируется на местности и, похоже, бывал здесь раньше. И странно, что вожак не отобрал у него ранец и вернул ему оружие. Растелу отдали конфискованный у него пистолет, и он вложил его в кобуру. Теперь у него есть оружие, а у меня нет. И если между нами возникнет ссора… Я надеялся, что до этого дело не дойдет.

Тропа иногда становилась совсем узкой, и мы шли гуськом. Впереди Растел, за ним Кандида, наступавшая ему на пятки. Его холодность и безразличие к вопросам веры подогревали ее. Она пыталась переубедить его.

— Все это гораздо хуже, чем я могла предположить. Нам придется нелегко, но это наш крест. Я очень рассчитываю на вашу помощь, мистер Растел. Вы ведь видный деятель Церкви на вашей планете, и вам не может быть безразлична судьба этих существ. Мы должны рассказать им о Боге.

— Вряд ли это пойдет им на пользу. Пусть живут, как жили, — вяло возразил он.

— Как вы можете так говорить, — горячилась она. — Это наш святой долг, никто, кроме нас, не сделает этого. Мы принесем им слово Божье, и свет христианства озарит этот мрачный мир.

Растел повернул к ней бесстрастное лицо.

— Обезьянам не нужен христианский Бог.

— Не нужен Бог?

— А зачем? Объясните мне.

— Но ведь Бог вложил в нас душу. Этим мы и отличаемся от животных. Господь создал этот мир и нас. Все от него.

— Бога придумал человек, и то, в каком мы живем мире, зависит от людей. Только от нас самих. Миром правят сила и страх.

— Человек придумал не Бога, а идолов. Язычники почитают их за богов.

— Начинается с идолов, а потом образ все усложняется и усложняется, миф захватывает воображение людей, и вот вам, пожалуйста, — Иегова, всемогущий Бог.

Мы спустились в ущелье, по дну которого протекала одна из красивейших рек Шотландии, и в этом месте с берега на берег переброшен замечательный Телфордский мост, на моей родине, разумеется, а не здесь. На этой реке была устроена простейшая переправа, что-то вроде парома. Натянут стальной трос, и на воду спущена широкая плоскодонная лодка. Вот так вот. Пусть примитивное, но творение рук человеческих. Растел приготовил нам сюрприз.

Кое-что мы увидели еще. На другом берегу. Забор из колючей проволоки.

— Ну а вы? Сами-то вы верите в Бога? — тихо спросила Кандида, заглянув в глаза Растелу. Что-то она узрела в них такое, что заставило ее отшатнуться.

— Оставим пока это, — сказал Растел. — Садитесь в лодку и, прошу вас — говорите потише, нас могут услышать.

Ухватившись за корму, Растел подтянул лодку ближе к берегу. Я подошел к нему и сделал вид, что хочу помочь ему. Я ударил его согнутым локтем в живот, он охнул, а я попытался дотянуться до кобуры. Он отпихнул мою руку и повалил меня на землю. Мы покатились к воде. Я оказался сверху, он пытался высвободиться и уперся коленом мне в грудь — я не мог его больше удерживать.

К нам подбежала Кандида и, вытащив из кобуры пистолет, приставила к уху Растела.

— Лежите тихо, или я вышибу вам мозги, — прошипела она. Я не сомневался в том, что она способна убить такого человека, как Растел, и он тоже поверил в это. Он отпустил меня, я встал на ноги.

Я пнул его ногой в бок и заставил перевернуться на живот. Потом я снял с его спины ранец, в котором находился «черный ящик». Он застонал.

— Шеридан, — сказал он хрипло. — Клянусь, я не замышлял против вас ничего плохого.

— Клянетесь? — Меня охватила злость. — Чем вы можете поклясться? Честью? Богом? Да вы же не верите ни во что, кроме силы. Что там, за забором? Говорите.

Я схватил его левой рукой за ворот сутаны, подтянул к себе, а ребром правой ладони ударил по лицу. Теперь у него не только из уха текла кровь, но и губы тоже были разбиты.

— Что за колючей проволокой?

— Враги тех обезьян, с которыми повстречались вы. Их взяли в плен, — нехотя выговорил он.

— Поняла? — спросил я, обернувшись к Кандиде. — Этот человек заключил союз с вожаком. Они держат за проволокой обезьян, обучают их и отправляют в ту страну, откуда прибыл Растел. Знаешь для чего? Они используют их для подавления мятежей. Верно, Растел?

— А вы можете предложить что-то другое? — спросил он.

Я взял пистолет у Кандиды. Растел хотел встать, но я снова ударил его носком ботинка в бок, и он остался лежать в грязи.

— А для чего ему нужен был ты, Шеридан? — спросила Кандида.

— Они доставляют сюда инструкторов. Кто-то должен ведь учить обезьян. Я прав, Растел? И никакой он не дезертир, а циничный и подлый вербовщик.

— Да, их нужно учить, и кто-то должен их охранять, но это поручается только тем, кому мы доверяем… Есть работы и погрязней — чистить отхожие места и подметать бараки… проще научить обезьян воевать, чем привить им любовь к чистоте…

Он с трудом шевелил разбитыми губами.

— Что ты собираешься делать с ним, Шерри? — спросила Кандида, глядя на него с отвращением, как будто это была раздавленная змея.

— Мы ведь не можем оставить его в живых?

— Нет, — твердо сказала она. — Он должен умереть.

Но что-то мешало мне нажать на курок. Жалость?

Нет. Не только. Я не мог судить его по законам своего мира. Его сделало таким общественное устройство, при котором свобода и человеческая жизнь не являются высшими ценностями. И он тоже был жертвой, как и те несчастные рабы, которых он считал людьми низшего сорта.