Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

Президент покинул нас на следующее утро, сразу по возвращении из Пятигорска. По корпусу пронёсся слух, что на смену нашему Наполеону, я имею в виду Гену Симакова, в течение двух недель должен прибыть генерал Крапивин, самый результативный наш военачальник. В отличие от наших бойцов, постоянно обсуждавших, как славно они заживут при новом начальстве, лично у меня это известие радости не вызывало. Почему? Можно и объяснить. Крапивин генерал хороший, спору нет, но он человек действия, и в то время, когда Симаков‑младший будет тупо сидеть на месте, он непременно постарается перейти к активным действиям. Оно мне надо? Правильно, совсем не надо. У меня цель одна — до окончания контракта дотянуть, и если нынешнего комкора можно было бояться за тупость и глупость, то следующего — за его активность и инициативу. Грело только то обстоятельство, что Крапивин ценил жизни солдат, и если рисковал, то вполне обдуманно, и каждый шаг просчитывал заранее.

Итак, начальство отбыло, и мы ожидали, что нам непременно дадут небольшой отпуск или увольнение на пару деньков, но судьба‑злодейка распорядилась совершенно иначе. От отряда Гойгова, всё же сумевшего прорваться в родные горы, по рации, выделенной от щедрот корпуса, поступила информация, что по правому берегу пограничной реки Малки скапливаются крупные силы противника. В основном это были отряды под командованием Алиева и несколько миномётных батарей Халифата. По мнению алима, противник хотел перейти границу и атаковать город Пятигорск. Наш пока ещё начальник Гена Симаков впал в какую‑то прострацию, и несколько дней мы ждали, когда же он отдаст приказ на выдвижение к границе. Наконец комкор дал отмашку, и войска корпуса пришли в движение.

Делать нечего, приказ есть приказ. Отдых и увольнительные снова откладывались на неопределённый срок, и мы, привычно взвалив на плечи рюкзаки и пополнив боезапас, опять направились юг. Кроме нас, к границе выдвигались два батальона территориалов, сотни четыре бойцов, готовых в любой момент сбежать с поля боя, двести каратянцев, ждущих своего возвращения домой, и сотня самых лучших дружинников пятигорского князя. Планировалось, что наши войска должны занять оборону на развалинах станицы Зольской и из этого места проводить постоянную разведку в сторону границы, да не тут‑то было, так как руины поселения уже находились под контролем передовых «индейских» отрядов.

Однако мы были отдохнувшие и силу за собой чувствовали. Наш батальон по приказу комкора вырвался несколько вперёд от основных сил, которые нехотя плелись по дороге вслед за нами, и, пользуясь густыми вечерними сумерками, тихо вошёл в Зольскую. Здесь, на руинах, мы и зарубились с «индейцами» Алиева.

Моя группа, в которой я был временно назначен командиром, ворвалась в одно из зданий в центре станицы, где остановились на ночёвку спокойные и не чуявшие никакой беды горцы, и началась работа. Я шёл впереди своих бойцов, и первым на моём пути оказался часовой, который только выходил на свой пост. Дабы не привлекать внимания остальных вражеских бойцов, паливших в центре развалин костёр и готовивших себе ужин, я притаился за углом одной из комнат на входе и дождался, пока противник появится передо мной. Что‑то напевая, плотного телосложения мужик, одетый в маскхалат, с автоматом на плече, прошёл мимо, и я бросился ему на спину. Рука привычно зажимает рот, а нож, пробивая ткань одежды, вонзается ему между рёбер и проворачивается в расширяющейся ране. Горец дёрнулся, засучил ногами, и я, подождав, пока он затихнет, и сбросив его тело на груду кирпичей под ногами, маякнул своим парням, чтобы они занимали огневые позиции.

Мы готовы и ждём, что бой начнут группы, которыми руководит сам комбат. Наконец ударили все три пулемёта, которые оставались в нашем батальоне. Сейчас они направлены на основную группировку горцев, засевших на южной окраине поселения. Вторя пулемётам, гремят разрывы гранат, а наша группа из автоматов косит тех, кто является нашей целью. На фоне костерка, возле которого они сидят по кругу, «индейцы» просто отличная мишень, и у нас всё как в тире получилось: выстрел, попадание, трупак.

Все враги убиты, а от комбата прибежал посыльный. Приказ Ерёменко ясен и прост — выставить посты, устраиваться на новом месте и готовиться к завтрашнему бою, который в любом случае неизбежен. Нормальный приказ, и, учитывая, что ближе к утру подойдут основные силы корпуса, всё складывается для нас очень неплохо. Осваиваемся в захваченном здании, грабим убитых и собираем боеприпасы, благо, что и у нас, и у горцев оружие в принципе одно и то же — пережившие все возможные катаклизмы «калаши», карабины и большое количество гранат. Сажусь на ещё не остывший труп молодого парня в какой‑то домотканой одежде, видимо, он с дальнего аула за подвигами недавно спустился. Поворошив в костерке уголья, пододвинул к себе поближе железный котелок, в котором варились куски баранины, и обратился к своим бойцам:

— Кто жрать хочет? Парни, налетай, пока горячее.

Никто не отозвался, а я ничего, посидел и перекусил. Пока суть да дело, ночь провели спокойно, наступило утро, а подкрепления мы так и не дождались. Комбат терзал рацию, а ответ был один — держите развалины и проходящую через них дорогу, подкрепление вот‑вот будет. Ладно, приказ есть, закрепляемся и ждём гостей, которые не замедлили появиться.

Часам к десяти утра показались передовые разведывательные группы «индейцев». Их подпустили поближе и посекли из пулемётов. Наваляли около десятка вражеских бойцов, но на этом эффект внезапности исчерпал себя полностью, и пришлось биться в полную силу. Горцы подтянулись к станице, скопились в лесах, разросшихся вокруг за последние десятилетия, и окрестных карьерах, оставшихся от старых времён, и после полудня предприняли на наши позиции первую и последнюю свою атаку.

Мелкие вражеские группы, как правило тройки и пятёрки, просочились в окраинные развалины, закрепились и начали выкуривать нас из станицы. Как могли, мы огрызались, но нас было мало, а три наших пулемёта против всей огневой мощи наступающих играли не очень. Два часа мы сдерживали «индейцев» и в итоге, потеряв несколько человек, откатились сначала на другой конец поселения, а затем на левый берег небольшой речушки Золки.

На наше удивление, вслед за нами воины Алиева не ломились, засели в Зольской и перегруппировывались. Так прошёл этот, ещё один поганый денёк. Вслед за ним пролетела и холодная весенняя ночь, которую мы провели в лесу по левому берегу реки. Подкрепления всё не было.

Утро началось с мощного миномётного обстрела, и по растущему вдоль дороги лесу, в котором мы закрепились, пронеслась череда разрывов. В такой ситуации всё, что ты можешь, это зарыться в какую‑нибудь промоину или разрытую дикими кабанами яму, вжаться в землю и молиться всем известным тебе богам, чтобы пронесло, чтобы смерть, падающая на тебя сверху, в очередной раз промахнулась. Противный визг мин, которые ударяются о стволы деревьев, взрыв и смерч осколков, сшибающих сучья и срезающих ветки, заполоняют пространство. Что‑то горит, и густые клубы дыма заволакивают всё вокруг. Ни черта не видать, вонючий дым забивает лёгкие, и сквозь гарь разносится уверенный голос комбата: