Виталий Захаров - Встреча с демоном

Болота, болота… Ужель этого до сих пор никто не видел, никто до этого не додумался?! А ты, значит, старый хрыч, всех умней оказался?.. А и чего ж — я тут без малого пятнадцать лет хозяйствую, мне оно и виднее должно быть. Верно же: Сойгинская топь — как наклоненная чашка. Прорыть от нее к Черному оврагу канаву всего на каких-то пятьдесят метров — и сойдет с нее вся вода, и на сотне гектаров можно спокойно брать торф. Ей-же-ей!.. Сколь раз пытался колхоз «Рассвет» добывать тут торф, а все никак, ковырялись с краешку и бросали — топь…

Ах, пойду, пойду, потолкую об этом с Никифорычем. Он мужик умный, должен понять, что даст та канава…

Вот ить чудеса-то какие — о чем я начал думать на старости лет!..

Вместо эпилога

«А-а, зашевелилось осиное гнездо самодовольства!» — все кричало во мне тогда при виде того, как суетливо укладывали вещи профессор и композитор. Не напрасно, значит, сказал Григорий Александрович на второй же день, что, мол, разгонит эту теплую компанию, что, мол, не зря же он Печорин.

— Куды ж вы рано эдак? И непогодь вон кончилась, коренная охота пойдет, — попытался уговорить их дядя Вася. Но Игорь Моисеевич и Максим Максимыч были непреклонны и продолжали с остервенением заполнять свои вещмешки.

Дядя Вася хотел сказать что-то еще, но тут со двора вошел дядя Антип, слуга Григория Александровича, и объявил, что его господин изволит отбыть, карета уже уложена и он просит помочь ему вынести больного.

— Сергей Борисович… И Вы, Иван Иванович, — обратился профессор к токарю и зоотехнику, вдруг вздрогнув, как от прикосновения змеи. — Возьмите это, пожалуйста, на себя… Я… я… просто не могу…

Богатырев ответил, что делать там вдвоем нечего, он один вынесет его без труда и пошел в каморку вслед за дядей Антипом.

Прощанье состоялось у кареты, и было оно такое же странное, как и вся предшествовавшая ему история. Игорь Моисеевич холодно поклонился хозяину кареты, так и не спустившись со ступенек крыльца. Аристократ, что с ним поделаешь… Максим Максимыч нерешительно подошел к нему и крепко пожал руку. Правда, было в этом что-то показное, но таковы уже люди искусства — любят показные жесты. Сергей Богатырев, только что вынесший Григория Александровича на руках как ребенка, покровительственно похлопал его по плечу. Покровительствовать — это слабость физически сильных людей, хотя, на самом деле иногда сами они так смешны по сравнению с подопечным… Иван Иваныч, этот начитанный историческими вещами сухарь, старательно и неумело расшаркался, показывая, что и он не лыком шит, знает старинные приемы приличия. Дядя же Вася — наивное дитя природы! — радый на своем кордоне любой зверушке, не то, чтобы там человеку, даже прослезился, попрощавшись с гостем, хотя раньше и перепугался, узнав, кто вообще такой Печорин…

Меня же Григорий Александрович подозвал к карете сам и сказал вовсе уже непонятные слова:

— А с тобой, Владимир, я не прощаюсь… Мы с тобой еще до-олго будем друзьями… — И резко повернулся к ямщику. — Пошел! Трогай!

Карета выехала из ворот, звонко протарахтела по деревянному настилу через болотистый лужок перед кордоном и скрылась за густыми кустами ивняка.

— Экая чудесная коляска! — пробормотал Максим Максимыч, глядя ей вслед затуманившимися глазами.

А минут через десять, когда мы несколько успокоились, но сидели в большой комнате в неловком отчего-то молчании, все окна вдруг заполнились розовым светом. Я подбежал к окну — розовое сияние полыхало вполнеба и через мгновенье погасло, словно сразу задули громадный пожар.

— Все, — сказал Игорь Моисеевич. — Закрылся розовый флер. Но зато… открылось многое другое…

А проснувшись утром, я увидел в окно, что солнце светит ярко, свежий ветерок срывает первые желтые листья с ближних лип. Увидев эти деревья, я сразу все вспомнил, вскочил с кровати и побежал туда, к липам, где у меня было тщательно запрятано миниатюрное ПТУ-11 (программное телепатическое устройство) — подарок моего старшего брата Саши, который тогда работал инженером технической лаборатории научно-исследовательского института. ПТУ-11 может посылать направленные волны, которые у воспринимающего их человека вызывают галлюцинации-видения, соответствующие заложенной в устройство программе. С ним-то я и решил провести опыт над собравшимися на кордоне у дяди Васи на охотничий сезон. Я долго думал над программой — что бы придумать поинтереснее! — и вдруг мне почему-то вспомнился «Герой нашего времени»… Я заложил в ПТУ программу, спрятал его под липами, направив волновое устройство на кордон, включил устройство и сам включился в эту игру.

Расшвыряв прикрывающие ПТУ листья, я увидел, что устройство уже выключилось. Что ж, так оно и должно быть — игра окончилась. Но, случайно бросив взгляд на счетчик Бремени, я не поверил своим глазам: ПТУ выключилось семьдесят два часа назад! Оказывается… я неправильно поставил норму расхода энергии, и атомные микробатареи сели семьдесят два часа назад… Но ведь Печорин-то уехал только вчера вечером! Это всего каких-то восемь-девять часов…

Я со всех ног побежал обратно на кордон, растормошил дядю Васю и узнал, что Игорь Моисеевич и Максим Максимыч ушли на станцию еще с зарей, а часа два назад ушли и Богатырев с Иваном Ивановичем. Значит, «игра» продолжалась…

Я потрясенно опустился на стул, не в силах что-то понять в сотворенном самим чуде. Нет, я не сомневался в происшедшем или там в возможностях ПТУ. Я засомневался в другом… Или мы, сразу получив от ПТУ волны громадной энергии, продолжали галлюцинировать и после выключения устройства, или… Или ПТУ в этом чуде было совсем ни при чем…

И вообще, это ПТУ — штука весьма сомнительная: подкузьмило оно меня и тогда, когда я заложил в него программу с собакой Баскервилей. Я ведь отлично помню, что в ту ночь, когда видел собаку-свинью, не включал устройство. Оно включилось само… Брат Саша, правда, объяснил это тем, что обстановка в ту ночь, видимо, очень соответствовала той, что была описана в программе, и ПТУ включилось само, но толкование такое меня не очень-то убедило. Кто его знает…

Не понимаю я всего этого и теперь, через много лет, хотя после не раз имел дело с машинами куда посложнее. Но когда мне трудно, когда не получается что-либо даже при всем напряжении ума и души, я почему-то сразу вспоминаю тот дальний лесной кордон и то странное чудо, освещенное розовым сиянием вполнеба…

И поверьте — помогает.