Тед Чан - Торговец и врата алхимика

Я говорил с муллой о том, что совершил, и это он сказал мне, что искупление и покаяние стирают прошлое. Я покаялся и постарался как можно лучше искупить свою вину; в течение двадцати лет я жил праведной жизнью, молился, соблюдал посты, подавал милостыню тем, кому меньше повезло, и совершил паломничество в Мекку, но все равно чувство вины не отступало. Аллах всемилостив, поэтому я понимал, что по-прежнему виноват.

Если бы Башарат меня спросил, я не смог бы ответить, на что надеялся. Его рассказы не оставляли сомнений: не в моих силах изменить то, что уже произошло. Никто не остановил меня в споре с Наджой в тот день, когда я видел ее в последний раз. Но рассказ о Рании, которая тайно вмешалась в жизнь не подозревавшего о том Хасана, дал мне слабую надежду: вдруг я сумею сыграть какую-то роль в роковых событиях, пока мой молодой двойник находится в отъезде по делам.

Не могла ли произойти ошибка? Что если моя Наджа осталась жива? Что если это другую женщину завернули в саван и похоронили, пока я отсутствовал? Возможно, мне удастся спасти Наджу и привезти ее с собой в новый Багдад. Я понимал, что мои надежды беспочвенны. Опытные люди говорят: «Четыре вещи не вернуть: сказанное слово, летящую стрелу, прошлую жизнь и упущенную возможность», и я убедился в справедливости этих слов лучше, чем кто-либо. И все же я осмеливался надеяться, что Аллах счел двадцать лет моего раскаяния достаточным сроком и теперь даровал мне шанс вернуть утраченное.

Путешествие каравана завершилось без происшествий, и после шестидесяти рассветов и трех сотен молитв я достиг Каира. Мне пришлось долго плутать по его улицам, представляющим собой беспорядочный лабиринт по сравнению с четкой планировкой Города Мира. Я добрался до Бейн ал-Касрейна, главной улицы в квартале фатимидов. Оттуда я дошел до лавки Башарата.

Я рассказал владельцу лавки, что беседовал с его отцом в Багдаде, и отдал письмо, написанное Башаратом. Прочитав послание, он провел меня в заднюю комнату, где в центре стояли еще одни Врата лет, и жестом позволил пройти через них.

Стоя перед массивным металлическим обручем, я ощутил холодную дрожь и отругал себя за волнение. Глубоко вдохнув, я сделал шаг вперед и оказался в той же самой комнате, только обставленной по-другому. Если бы не это обстоятельство, я не отличил бы Врата от обычных дверей. Потом я понял, что холодок, заставивший меня дрожать, вызван прохладой в комнате, ибо день в этом времени был не такой жаркий, как тот, в котором я пребывал раньше. Я почувствовал спиной теплое дуновение из Врат, словно вздох.

Хозяин, последовавший за мной, громко позвал:

— Отец, к тебе гость.

В комнату вошел мужчина, и это был не кто иной, как Башарат, только на двадцать лет моложе, чем в Багдаде.

— Добро пожаловать, мой господин, — сказал он. — Меня зовут Башарат.

— Так ты не знаешь меня? — спросил я.

— Нет. Должно быть, ты познакомился со мной в будущем. Для меня это наша первая встреча, но я почту за честь служить тебе.

О великий калиф, как подобает этой хронике моих просчетов, я должен признаться: во время путешествия из Багдада я настолько глубоко погрузился в свою скорбь, что упустил из виду немаловажную деталь — Башарат, скорее всего, сразу узнал меня, стоило мне войти в его лавку. Я еще только восхищался водяными часами и латунной певчей птичкой, а он уже знал, что я отправлюсь в Каир, и, видимо, также знал, достигну я своей цели или нет.

Однако тот Башарат, с которым я говорил теперь, даже не подозревал ни о чем подобном.

— Я вдвойне благодарен за твою доброту, господин, — сказал я. — Мое имя Фувад ибн Аббас, и я только что прибыл из Багдада.

Вскоре сын Башарата ушел, а мы остались вдвоем с алхимиком; я узнал у него день и месяц и убедился, что мне вполне хватит времени вернуться в Город Мира, и пообещал ему все рассказать по приезде. Молодой Башарат был столь же любезен, что и в старшем возрасте.

— Я буду с нетерпением ждать твоего возвращения и снова помогу тебе в твоем времени, — пообещал он.

Его слова заставили меня призадуматься.

— А до сегодняшнего дня ты планировал открыть лавку в Багдаде?

— Почему ты спрашиваешь?

— Меня поразило одно обстоятельство: мы встретились в Багдаде как раз вовремя, чтобы я успел совершить путешествие сюда, воспользоваться Вратами и вернуться. Но теперь я не уверен, что это простое совпадение. Не является ли мое сегодняшнее появление здесь причиной, по которой ты через двадцать лет переедешь в Багдад?

Башарат улыбнулся:

— Совпадение и намерение — две стороны одного гобелена, мой господин. Возможно, тебе будет приятнее смотреть на одну сторону, но ты не можешь утверждать, что одна сторона правдива, а вторая — подделка.

— Ты, как всегда, дал мне пищу для размышлений, — заметил я.

Я поблагодарил Башарата, и мы попрощались. Выходя из лавки, я прошел мимо женщины, торопливо ступившей через порог. Я услышал, как Башарат, здороваясь, назвал ее Ранией, и от удивления остановился.

Стоя у дверей, я услышал слова женщины:

— Вот мое ожерелье. Надеюсь, оно не потерялось и в будущем.

— Уверен, ты бережно хранила его все двадцать лет для предстоящей встречи, — сказал Башарат.

Я понял, что это была Рания из той истории, которую мне поведал Башарат. Она собиралась забрать себя постаревшую и вместе с ней вернуться в дни их юности, обвести воров вокруг пальца дубликатами ожерелья и спасти своего мужа. На какой-то миг я растерялся, не понимая, где нахожусь — во сне или наяву, ибо мне показалось, будто я шагнул в рассказанную историю, и мысль, что я могу заговорить с ее участниками и сам поучаствовать в событиях, кружила голову. Меня так и подбивало заговорить с женщиной и посмотреть, смогу ли я сыграть тайную роль в ее судьбе, но тут я вспомнил, что моя цель — сыграть тайную роль в своей собственной судьбе. Поэтому я ушел, не сказав ни слова, и начал готовиться к путешествию с караваном.

Говорят, о великий калиф, что судьба насмехается над людскими планами. Вначале казалось, будто я самый везучий из всех людей, ибо один караван собирался в ближайшее время отбыть в Багдад и я сумел присоединиться к нему. В последующие недели на нас стало обрушиваться одно несчастье за другим, и я начал проклинать свою судьбу. Колодцы в городе недалеко от Каира пересохли — пришлось послать экспедицию обратно в Каир, чтобы пополнить запасы воды. В какой-то деревушке воины, защищавшие караван, подхватили желудочное расстройство, и мы были вынуждены ждать несколько недель, пока они поправятся. С каждой такой проволочкой я все больше тревожился, успеем ли мы вовремя прибыть в Багдад.