Яцек Дукай - Собор

Многие здесь крутят носом в отношении вась-вась Матабоззы с контролерами. Вазойфемгус схватил меня у входа и тут же просветил.

— Они уже знают, что потеряли ее, — заурчал он над краем стакана, жестом головы указывая на стоящих неподалеку спорщиков. — Минимизируют потери.

Вазойфемгус работает на Space Investments Ltd., парадное подразделение Ротшильда-Ляруса.

— Рубах как-то никто на себе не рвет, — заметил я.

— Это было бы проявлением весьма плохого вкуса, — усмехнулся Вазойфемгус. — Но если бы вы знали… Просто, отец не вращается в этих кругах…

— Черт, даже здесь имеются «круги». Сколько нас здесь осталось? Человек двести?

— Что-то около того.

— И нужно еще вращаться. Ну, и что говорят? Во всяком случае, надеюсь, они перестали ожидать чудесного вмешательства со стороны Церкви…?

Вазойфемгус послал мне изумленный взгляд.

— Не знаю, с чего это вам пришло в голову, ведь серьезно ничего подобного никто и не ожидал.

— По-видимому, я и вправду вращаюсь не в тех кругах.

По сути своей, в течение двух недель моего пребывания на Роге эти «круги» включали только паломников и людей, которые сталкивались с ними в течение всех этих лет.

Количество проведенных интервью уже превысило четыре десятка.

Тогда, глянув за левое плечо Вазойфемгуса, среди участников этих поминок я увидел одного паломника, с которым до нынешнего дня мне не дано было переговорить, но о котором я слышал так много от своих собеседников. Он подпирал белую стену и прихлебывал густую жидкость из высокого стакана. Весь он был серый — обвисший свитер, грязные штаны, даже его кожа в неярком свете тоже была нездорово серой. Звали его Газма, и на Роге он пребывал уже более трех лет. Он утверждал, что ему явился Сатана, еще он заявлял, будто бы Бог излечил его возле гробницы Измира от тяжелой шизофрении; еще он твердил, будто бы ему предназначено умереть на Измираидах.

Когда я подошел и спросил (меня он узнал, я видел это в его глазах) — он стал отпираться.

— Нет, нет, нет. Отец не спрашивать, отец давать покой.

Я склонился к нему. Он был ниже меня, а казался еще ниже, когда стоял сгорбившись под стенкой; я наклонялся, глядел ему в глаза, психически насиловал, не знаю, что на меня нашло, оскорбительная беззащитность некоторых людей способна спровоцировать и святого, а Газма как раз представлял собой именно такой феномен виктимологии[9].

— Он живой, — шепнул он, бросая взгляды по сторонам. Отец был в Соборе…? Отец видел…?

— Почему ты не улетел? — спросил я. (Понятно, что всю историю я знал превосходно.)

— Не мог, — простонал тот. — Не могу, не могу, не могу, он держит меня в кулаке. Как только я пытаюсь…

Я же знал, что он пытался, по крайней мере, дважды. Тогда отзывалась его шизофрения, или чем там он на самом деле страдал, и органически он просто не мог покинуть Рог (начиналась какая-то эпилептическая трясучка), тогда он, как можно скорее возвращался на поверхность Измираиды, в Собор, к могиле Измира. Миртон рассказывал, что заставал его там, спящего у подножия живокристного катафалка. Очень часто Газма заставал Миртона врасплох, когда неожиданно возникал откуда-то из внутренностей Собора, на последних глотках воздуха добираясь до внутреннего биостаза; но тут же, пополнив запасы скафандра, он снова исчезал — безумный пилигрим в царстве теней — Миртон даже страдал легким неврозом на этом фоне. — Сейчас, всякий раз, когда служу мессу, всякий раз, как подхожу к алтарю, — признался он мне, — я невольно заглядываю в темноту и пялюсь на этот бессмысленный хаос живокриста в уверенности, что он, Газма, уставился в ответ на меня, этими своими хамелеоньими глазами, откуда-то оттуда, с высоты, из диких каменных зарослей, такой же, как они: неподвижный, скрюченный.

— Ну а на самом деле…? — допытывался я у Газмы. — Что же это было?

— Что?

— Мы должны договориться о том, чтобы поговорить серьезно. Ты же не имеешь ничего против? — Мне не хотелось пропустить столь существенного свидетеля.

— Конечно, конечно…

К этому моменту мне было уже совершенно не интересно, что способен мне сказать Газда. Отвращение к нему, отвращение к себе, противоположные векторы отпихнули нас, я вернулся к внешним столам.

Здесь меня поймал Телесфер. Магдалина Кляйнерт лениво жевала какие-то экзотические плоды, она лишь подмигнула, обозначив, что заметила меня. Весьма часто меня поражает искусственность всех этих унаследованных за сотни лет проявлений этикета, ведь мозговик видит и слышит глазами и ушами носительницы.

— Когда улетаете, отец?

— У меня еще нет подтверждения.

— Как там ваш отчет?

— А какое это имеет значение? Потенциальные расходы растут уже чуть ли не экспоненциально. Признайся, ведь на самом деле ты никогда не верил во вмешательство Церкви. Тогда зачем была вся эта комедия?

— А как считаете вы? Я с вами шутил?

— Все, что ты мне рассказал и показал — это правда; я проверил. Черная Вата, гамма-излучение. Вот только эта готовность корпораций к участию в расходах предприятия, как оказывается… Что-то здесь не сходится, господин Телесфер.

— Вы же знаете, отец, корпорации бывают разные.

Я бы глянул ему прямо в глаза, но никак не мог. Магдалина все-так же вгрызалась в сочный плод; я поднял глаза к небу, то есть, к разбавленному внутренним свечением стазиса ужасному космосу. Мне показалось, будто бы я понял — и теперь переваривал это новое знание.

— Вы искали прикрытия, — буркнул я. — Очевидной имитации. Но кто гарантировал средства?

— Снова «мы», какие еще «мы»?

— Воскресные заговорщики. Не до конца уверенные, но, тем не менее, с сильной мотивацией. В игру должны входить какие-то некоммерческие ценности, иначе… Мммм, что вы на это, господин Телесфер?

Тот рассмеялся через динамик.

— Разве Церковь опирается на коммерческих ценностях?

— Потому вам и казалось, что здесь найдете союзника?

— Ошибочно.

— Ошибочно.

— Для Церкви важна только святость Измира.

— Именно.

— Церковь не интересуют Божьи Дети из-под чужих солнц.

— Ухх! Пожалейте, господин Телесфер!

— Ну?

— Эта сенсация уже устарела, были изданы две энциклики, мы давно уже ассимилировали такую возможность.

— А уверенность? Справитесь ли вы еще и с ней?

— Быть может, спустимся на землю?

— Вот я топаю. Это земля. И отец знает, что в ней.

— Факты, господин Телесфер. Еще ничего не было доказано.

— Именно потому…

— Кто? Вы? Ну, кто же конкретно? Несколько ученых?

— Потому что мы уверовали, Лавон.