Павел Вежинов - Белый ящер

– Корнелия! – крикнул он еще в прихожей.

Никто не ответил. Он обошел холл, спальню, в последней надежде заглянул в пустую неприбранную кухню. Наконец нашел ее в ванной – посиневшую, застывшую, страшную. В ночной рубашке, босая, она висела на белом шелковом шнуре от своего японского кимоно. Померкшие глаза смотрели прямо на него. Шея невероятно удлинилась, искривленная там, где шнур врезался в тело.

Алекси так никогда и не узнал, сколько времени простоял перед трупом. Очнулся он, лишь почувствовав, что рядом появился Несси. Лицо мальчика странно вытянулось и напряглось, но глаз его отец не увидел. Это продолжалось словно бы целую вечность. Наконец Несси, похоже, овладел собой, и, когда он наконец посмотрел на отца, взгляд его, как всегда, был пустым и спокойным.

– Зачем она это сделала? – спросил он серьезно.

– Не знаю, – ответил отец. – Ты видел ее утром?

– Да.

– Она что-нибудь говорила? Ты ничего необычного не заметил?

– Ничего, – ответил мальчик. – Она вообще на меня не смотрит… Я для нее давно уже не существую.

Алекси с такой силой стиснул зубы, что они скрипнули.

– Убирайся отсюда! – Голос у него был мертвый. – И знай: ты для меня отныне тоже не существуешь.

Во врачебном заключении было сказано, что Корнелия покончила с собой в результате сильной психической депрессии, возможно, в параноическом состоянии.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Не будем подробно рассказывать о жизни Несси до его тринадцати лет. Правда, данных об этом периоде так много, что в них можно попросту утонуть. Но это – материалы и исследования, интересные главным образом для специалистов. Мы же, как вы, вероятно, убедились, хоть и придерживаемся фактов, частенько пытаемся разглядеть и то, что кроется за ними. Конечно, нас можно упрекнуть, что мы подменяем литературу некоторыми науками, но это в данном случае не самое важное. В конце концов, все мы в одинаковой степени заинтересованы в том, чтобы понять смысл этой странной судьбы. Потому что при всей своей необычности она не более невероятна, чем, скажем, телевидение каких-нибудь полсотни лет назад.

В сущности, до десяти лет в жизни Несси не произошло никаких особых событий или приключений. Вероятно, у любого мальчишки с его улицы биография гораздо богаче и интересней. Да и могло ли быть иначе? Безошибочный механизм его разума предохранял Несси от естественных в юности необдуманных поступков, мальчишеских ошибок, рискованных шагов, и, естественно, со стороны жизнь его могла показаться скучной и монотонной. Но это было не совсем так. Несси никогда не скучал. Жизнь представлялась ему своего рода огромной книгой, заполненной формулами и уравнениями, которые он ненасытно решал с утра до вечера. В его размеренном существовании не было неожиданностей, для каждого икса и игрека он всегда, рано или поздно, находил точное и окончательное значение. Абсолютно уверенный в себе, он не ведал никаких внутренних конфликтов.

Одевался Несси очень аккуратно, хотя нельзя сказать, чтобы со вкусом. К чести его нужно отметить, что на моду он не обращал никакого внимания. Лохматые немытые парни в потертых залатанных джинсах и в нечищенной обуви вызывали у него безмерное отвращение. Он просто не понимал, как это можно, не чувствуя постоянного зуда, носить бороду. И неужели она не мешает им спать? Несси ненавидел магнитофоны, современную музыку, сборища в квартирах – «на хатах», как выражались соседские парни и девушки. Он не курил, не прикасался к спиртному. Последнее вызывало у него особенно мрачные воспоминания. Однажды он из любопытства выпил две рюмки водки, да еще, по чьему-то совету, залпом. Это настолько затуманило ему голову, так спутало ясные, безупречно отрегулированные мысли, что Несси попросту испугался. «В самом деле, только законченные кретины могут так по-идиотски разрушать самое прекрасное и ценное, что есть у человека».

Он не бывал ни в кино, ни в театре, иногда только смотрел по телевизору спортивные передачи, обычно по легкой атлетике. Но к футболу испытывал глубокое презрение. Эта игра казалась ему безобразной и, главное, противоестественной. Что путного можно сделать ногами, если сама природа предназначила их для ходьбы, а не для всякого рода манипуляций? Однако наибольшее недоумение у Несси вызывали преступления, в том числе самые мелкие. К чему так бессмысленно рисковать, если труд – это же очевидно – наиболее разумное и оправданное средство для достижения любой цели. А уж убийство казалось ему совершенно необъяснимым, так же как и войны. Это не менее ужасно, чем посягнуть на собственную жизнь. На такое можно решиться лишь в полном умопомрачении, как это было, например, с его матерью. Несси знал, что из всех развитых животных только крысы нападают на себе подобных, да и то очень редко. Что же заставляет человека, одаренного всемогущим разумом, опускаться даже ниже, чем крысы? Неразрешимая загадка, загадка с неопределимыми неизвестными, алогизм, свинство.

В десять лет Несси уже был студентом и походил на студента. Высокий, стройный, с волевым и умным лицом, он просто не имел бы себе равных, если б не стеклянный, непроницаемый взгляд его лазурно-синих глаз. Чересчур совершенный, он и вправду напоминал искусное творение человеческих рук. Женщины кружили вокруг него, словно мухи, привлеченные не столько его внешностью, сколько странной судьбой. В свою очередь Несси тоже уделял им довольно много времени, не балуя их, впрочем, особой внимательностью. Правда, отношения эти возникли довольно-таки поздно, конечно, если учесть специфические законы его развития. Переходный возраст он давно пережил, но по-прежнему не расставался с книгами, и женщины скорее раздражали его своим назойливым интересом. Физиологи наблюдали за ним молча, с обостренным любопытством, постепенно теряя всякую надежду. Наконец одному из них пришло в голову слегка помочь юноше. Несси был просто-напросто соблазнен, правда, без особого труда. А затем пошел по этому пути с явным интересом и удовольствием. Врачи и физиологи с удовлетворением записали в свои отчеты, что и в этом отношении их подопечный абсолютно соответствует норме. Эмоциональная же сторона их ни капельки не интересовала.

Только отец Несси не разделял этого мнения. Он испытывал отвращение и к сыну, и ко всему, что тот делал. Возможно, это был своего рода комплекс. А может быть, связи Несси глубже, чем что-нибудь иное, противоречили и его представлениям о поведении, морали, характере и инстинктах человека. Вначале Алекси, казалось, не обращал никакого внимания на довольно-таки бесцеремонное поведение сына. Даже наоборот, можно было подумать, что он им доволен. После смерти Корнелии все дурное в Несси вызывало у него своеобразное удовлетворение, что-то вроде скрытого злорадства. Но это было скорее защитной реакцией, чем естественным чувством. Алекси отрекся от сына у тела жены и во имя ее памяти хотел сдержать свое слово во что бы то ни стало.