Юрий Нестеренко - Дом

— Да, разумеется, мы живем в девятнадцатом веке, когда кажется, что в храме науки осталось уложить лишь несколько кирпичей… Но это поверхностный взгляд. Боюсь, что выстроенное нами здание — всего лишь вход в будущий храм. В сущности, мы еще почти ничего не знаем о фундаментальных вещах: о жизни, о смерти. Принято считать, что человек — это машина: сердце — мотор, желудок — топка, руки и ноги — рычаги, и так далее. Но тогда почему мы не можем собрать эту машину из отдельных деталей? Почему, раз остановившись, она не может быть запущена заново, хотя бы причина остановки и была устранена?

— Очевидно, детали без работы мгновенно портятся, только и всего, — раздраженно ответил Дюбуа.

— Но почему это происходит? Отчего сложные и многообразные химические процессы жизни быстро и необратимо сменяются химическими процессами разложения? Отчего повреждение мозга обращает в косную гниющую протоплазму абсолютно здоровый организм? Сердце ведь обладает собственной нервной системой; оно не нуждается в командах мозга. Теоретически тело могло бы жить без головы, как живет оно без ноги или руки, однако этого не происходит.

— Убежден, что наука отыщет ответы на эти вопросы.

— Я тоже убежден в этом; но откуда мы знаем, каковы будут эти ответы? Почему не допустить, что существует некая субстанция, назовем ее душой или разумом, которая связана с телом, но способна покинуть его? А если эта субстанция взаимодействует с собственным телом, то она может взаимодействовать и с другими объектами материального мира.

— Право, доктор, вы меня разочаровали. Вы думаете, что достаточно вместо «привидение» сказать «субстанция», и средневековые бредни обратятся в научную гипотезу? Нет, доктор. В своей жизни я не сталкивался ни с чем, что нельзя было бы объяснить рационально, и не встречал достойных внимания упоминаний о чем-нибудь подобном.

— Шесть смертей подряд, мосье.

— Каждая из которых имеет разумное объяснение! В конце концов, что вы от меня хотите? Чтобы я уехал? Жаннет пыталась уехать, это ее и погубило. Может, мне следует принести церковное покаяние? Окропить дом святой водой и надеть на шею венок из чеснока? Нет уж, я сделал кое-что получше. Я сменил замки и запер двери, и у меня под рукой оружие. Если за всем этим действительно кто-то стоит, я с большим удовольствием всажу пулю в этого ублюдка.

— Как знаете, мосье, как знаете; и все же я убежден, что здесь вам грозит опасность.

— Вздор, завтра прибывают новые слуги, и все пойдет, как надо.

— На вашем месте я хотя бы сегодня не ночевал один в пустом доме.

— Я способен постоять за себя. Если это призрак, — усмехнулся Дюбуа,

— то он не может причинить мне вреда; а если живой человек, то я живо сделаю его призраком.

К вечеру погода испортилась; наступившая осень заявила о своих правах. Холодный ветер срывал мокрые листья с деревьев и швырял в окна мелкие капли дождя. Дюбуа допоздна просидел в кабинете над бумагами; но дела не шли ему на ум. Хотя он и не признался бы себе в этом, им овладевал страх. Мысль о том, что в этом кабинете свел счеты с жизнью последний граф де Монтре, теперь действовала на нервы нового владельца поместья; сознание полного одиночества в пустом и холодном доме угнетало его. Дошло до того, что, уловив краем глаза какое-то движение, он вздрогнул и дернулся к оружию, лишь в следующий момент осознав, что испугался собственной тени на стене. Дюбуа выругался. В это время налетел особенно сильный порыв ветра; стекла вздрогнули, и где-то в доме с треском распахнулась ставня. Несколько секунд Дюбуа сидел неподвижно, вслушиваясь с бьющимся сердцем в звуки ночного дома, но слышал лишь завывание ветра в трубах. Затем он встал и, с пистолетом в одной руке и фонарем в другой, отправился проверить подозрительное окно.

Ничего необычного там не оказалось; очевидно, ставню в самом деле распахнул ветер. Дюбуа снова закрыл ее и, не возвращаясь уже в кабинет, отправился в спальню. Там он тщательно запер за собой дверь на два оборота ключа и на задвижку, осмотрел окно, положил на столик рядом с кроватью заряженные пистолеты и лишь после этого лег в постель, оставив зажженной керосиновую лампу. Дюбуа долго не мог заснуть, ворочаясь под жалобный вой ветра и шум дождя за окном, но, наконец, тяжелое забытье овладело им…

Около полуночи предприниматель внезапно, как от толчка, открыл глаза. Буря кончилась; в доме было удивительно тихо. И в этой тишине внезапно послышался отдаленный скрип половиц. Дюбуа попытался убедить себя, что в этом нет ничего необычного: в старом доме всегда что-нибудь поскрипывает и потрескивает. Однако звуки были слишком ритмичны и, похоже, источник их приближался. С ужасом Дюбуа осознал, что слышит уверенные шаги; кто-то бродил по дому. Вот скрипнула, открываясь, дверь кабинета; затем хлопнула

— неизвестный вышел оттуда. Шаги направились к спальне.

Дюбуа понимал, что надо взять пистолет, но не мог пошевелиться и лежал в полной беспомощности. Шаги остановились перед дверью. Клацнул, открываясь, новый замок. Затем сама собой сдвинулась задвижка. Дюбуа почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове. Дверь беззвучно отворилась. За ней никого не было.

Шаги приблизились к кровати и замерли. Дюбуа почувствовал отвратительное зловоние гниющего трупа. Холодное дуновение воздуха коснулось его лица, и в следующий миг осклизлые ледяные пальцы сомкнулись на шее дельца. Дюбуа хотел закричать, но спазм перехватил его горло. Он отчаянно, но по-прежнему безуспешно пытался шевельнуть руками; сердце его бешено колотилось, он задыхался…

Дюбуа проснулся от собственного крика. Все еще во власти владевшего им кошмара он вскочил на кровати, размахивая руками, и сбил со столика лампу. Лампа упала и разбилась; горящий керосин растекся по полу, языки пламени лизнули занавеску и свесившуюся на пол простыню. Дюбуа, наконец, пришел в себя окончательно. В три прыжка он пересек спальню и, столкнув в сторону задвижку, рванул дверную ручку. Но дверь, конечно, не открылась — ведь замок был заперт на два оборота, а ключ лежал на столике. Осознав этот факт, Дюбуа беспомощно обернулся: столик был уже в огне. Несколько секунд делец беспомощно озирался в поисках предмета, который облегчил бы его задачу, но затем понял, что придется выхватить ключ из пламени голыми руками. В тот момент, когда он, наконец, решился и бросился к столику, огонь добрался до лежавших там пистолетов. Раздался выстрел; сильный и горячий удар в грудь отбросил Дюбуа обратно к запертой двери, и тот медленно сполз на пол. Пламя с веселым треском пожирало убранство комнаты.

«Вчера в предместье Л. произошел сильный пожар, в результате которого полностью выгорела родовая усадьба графов де Монтре. Единственной жертвой пожара стал последний хозяин дома, парижский предприниматель Жак Дюбуа. Как полагают, он погиб из-за собственной неосторожности.»