Еремей Парнов - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 25

— Темпераментно… — медленно говорит Профессор. — Оч-чень темпераментно… А ведь вы готовы облагодетельствовать их всех, господин Писатель!

— А ну вас совсем! — не раскрывая глаз, отзывается тот.

— Нет-нет, ведь это очень опасно, вы понимаете? Темпераментный благодетель!

Писатель рывком садится и в бешенстве глядит на Профессора.

— Что опасного? Что опасного? Я покоя хочу, понимаете? Покоя!

— Понимаю. Но ведь вы не в пустыню удаляетесь сейчас — искать тихой жизни Вы идете в Зону! К тому самому месту!

Писатель снова откидывается на спину и закрывает глаза ладонью.

— А, не хочу я с вами спорить! В спорах рождается истина, будь она проклята!..

Проводник открывает глаза. Некоторое время лежит, прислушиваясь. Затем бесшумно поднимается, мягко ступая, выходит из тени и останавливается над спящими Профессором и Писателем. Какое-то время он внимательно разглядывает их по очереди. Лицо у него сосредоточенное, взгляд оценивающий. Наконец, покусав нижнюю губу, он негромко командует:

— Подъем!

Узкая расщелина между двумя холмами, наполненная грязной жижей. Они идут по полусгнившей хлюпающей гати. Над поверхностью болота клубится отвратительный туман. Проводник идет впереди, Писатель с Профессором тащатся сзади. Они тяжело дышат, видно, что изрядно устали.

Проводник вдруг останавливается, будто налетев на невидимое препятствие. Он стоит совершенно неподвижно и осторожно поводит носом из стороны в сторону.

Писатель останавливается рядом и, опираясь на жердь, еле переводит дух.

— Ну… Что такое еще? — спрашивает он.

— Помолчи… — тихо говорит Проводник.

Он делает движение шагнуть, но остается на месте. Запускает руку в карман, вытаскивает гайку, хочет замахнуться, но не решается. Гайка падает из его руки. Лицо его бледно до зелени и покрыто потом.

— Н-ну уж нет… — бормочет он.

Растопырив руки, он пятится назад. Потом, не глядя, отбирает у Писателя жердь и тыкает ею в болото рядом с гатью.

— Так-то оно будет вернее… — сипит он. — А ну, давай за мной.

Он осторожно слезает с гати и сразу проваливается выше колен.

— Это еще зачем? — жалобно и устало спрашивает Писатель.

Проводник не отвечает. Ощупывая перед собой дорогу жердью, он все круче забирает в сторону от гати.

Они бредут в тумане по пояс в чавкающей жиже, то и дело падая, погружаясь с головой, отплевываясь и кашляя. Остановиться нельзя, трясина засасывает.

Вдруг Профессор проваливается по шею, тщетно пытается подняться и лечь плашмя, но у него ничего не получается.

— Помогите! — из последних сил кричит он.

Проводник оборачивается. Неподдельный ужас изображается на его лице.

— Ты к-куда? — хрипло кричит он и, расплескивая грязь, бредет к Профессору. — Рюкзак! Рюкзак сбрось!

Профессор мотает головой, торчащей над поверхностью жижи.

— Жердь! — сипит он. — Дайте мне жердь!

— Бросай рюкзак, тебе говорят!

— Рюкзак сними, идиот! — визжит Писатель, беспомощно барахтаясь в грязи.

— Же… — Профессор уходит в болото с головой, снова выныривает и ревет страшным голосом: — Жердь давай, скотина!

Он пытается схватиться за протянутую жердь, промахивается, потом, наконец, ощупью находит и вцепляется в нее обеими руками. С трудом они выкарабкиваются на сухой глинистый склон.

— Ну и утонул бы, как топорик, — ворчит Проводник. — И меня бы с собой утянул. Остался бы Писатель один по трясине ползать. Вцепился в мешок свой!

— Нечего было туда лезть, — огрызнулся Профессор.

— Не твоего ума дело, куда мне лезть…

— Вот и мешок мой — тоже не твоего ума дело!

— Что у вас там — сокровища? — раздраженно прикрикивает Писатель, но Профессор не обращает на него никакого внимания.

— Это просто уму непостижимо! — говорит он. — Идем по прекрасной ровной дороге, и вдруг он лезет в эту… выгребную яму!

— Чутье у меня, ты можешь это понять или нет? Чутье!

— Хорошенькое чутье!

— Вот дурак очкастый. — Проводник хлопает себя по коленям, с него ссыпаются ошметки присохшей грязи.

— Мое зрение это не ваше дело. И вообще — хватит. Глупо.

— Не глупо. А тебе жердью этой надо бы промеж ушей! Дай сюда бутылку… Это надо же — из-за пары грязных подштанников чуть в рай не отправился.

— Какие подштанники? — спрашивает Писатель.

— Ну что там у него в мешке? Ну, консервы…

— Какие к черту консервы! Не мог я его отцепить, не мог! Я бы потонул, пока его отцеплял, черт вас всех дери!

— Ладно. Хватит… — Проводник поднимается и, наморщив лоб, оглядывает местность. — Куда же это нас занесло? Место какое-то незнакомое… Вот ведь сволочь Дикобраз — ничего у болота не указал, а там что-то определенно есть… Может быть, конечно, уже потом появилось, после него…

— Кстати, — подает голос Профессор. — Дикобраз — единственный человек, который дошел до того места?

— Других не знаю.

— А были такие, которые шли, но не дошли? — спрашивает вдруг Писатель.

— Были и такие. И я ходил, да не дошел.

— А зачем они шли? — спрашивает Профессор.

— Кто зачем… В основном за деньгами, конечно. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты идешь? Хочешь скажу? В экспедицию тебя не взяли, вот ты и решил им всем доказать. И правильно! Понимаешь? Свои личные дела поправить, открытие какое-нибудь сделать, чтобы все ахнули. Вот, мол, оказывается, Профессор-то у нас какой, дать ему Нобелевскую премию!

— Ну, а вы? Вы зачем идете?

Некоторое время Проводник неприязненно молчит.

— У меня дела свои… семейные.

— Как у Дикобраза? — тихонько спрашивает Профессор.

Проводник резко поворачивается и смотрит на него, но Профессор лежит с закрытыми глазами, покойно сложив руки на груди.

— Ты меня с ним не равняй, — произносит Проводник угрожающе. — Ты его не знал, в глаза не видел, и меня ты не знаешь. Так что нечего нас равнять.

— Никто никого не знает, — говорит Профессор, не открывая глаз.

— Да бросьте вы в самом деле! — с раздражением говорит Писатель. — Никто никого не знает, видите ли! Тоже мне — бином Ньютона! Семейные дела у него… Проигрался на скачках, дома жрать нечего, работать не хочет, потому что сроду был люмпеном… а насчет спиртного мы весьма даже повадливы, и в картишки не прочь… А жена, конечно, лахудра и ведьма, пилит, деньги, мол, давай…, и детей куча, и все бандиты, из участка не вылезают… Никто никого не знает! Тоже мне — проблема!

На протяжении этой речи Проводник наливается кровью, пытается что-то сказать, прервать, но не может. И только когда Писатель умолкает, он, наконец, выдавливает из себя: