Александр Бушков - Нелетная погода

Ознакомительный фрагмент

«Значит, вот так», – подумал Панарин. Вот, значит, как. Что это – просто очередное выражение недовольства, или Каратыгин собирается осуществить наконец свою прошлогоднюю угрозу – вынести вопрос на референдум Системы? Плохо, если так. Что ж, «Кассиопея» прибудет в девять тридцать, время еще есть…

Он решительно встал и нажал клавишу видеофона.

– Дежурный Главной диспетчерской, – по инерции отчеканил Тоймар. – А, это ты? Доброе утро, Тим.

– Доброе утро, Гуго, – сказал Панарин. – Есть дело. Запроси Землю, где сейчас находится репортер Глобовидения Станислав Снерг. Это срочно. А пока посплю часика три, позвони в девять, заодно и разбудишь. Запомнил фамилию?

– Конечно, – сказал Гуго. – Я его и сам знаю.

– Вот и отлично. Итак, ровно в девять…

Глава 3

Снерг у себя дома

Снерг захлопнул мягко цокнувшую дверцу элкара, отошел на несколько шагов, встал спиной к машине, и больше не было начала двадцать второго столетия, радужных роев мобилей над домами, скоростных трасс и космолетов, многолюдства и строчных экранов Глобовидения. Всего четыре километра от автострады, шесть-семь минут по узкой старой дороге, заросшей сочной высокой травой колее, – и он, приехав в тайгу, вернулся самое малое на десять тысяч лет назад. И в те далекие времена все здесь было точно таким, как сейчас – звезды, тайга и тишина.

Он с наслаждением вдохнул полной грудью эту прохладную свежую тишину. Крупные, как вишни, белые звезды усыпали небо, их свет был чист и прост, как Время, которого не существовало сейчас. Млечный Путь тек по небу алмазным ручейком, и Снерг по неведомой ассоциации вспомнил плывшие по Днепру в ночь накануне Ивана Купала венки со свечками – вереницы зыбких огоньков на темной воде, крохотное пламя, такое слабое над тугой волной, робкое и трепетное, как надежды на то, что самое лучшее и самое главное в жизни – впереди… Он снимал там полтора года назад.

Откуда-то издали долетел самоуверенный, хозяйский вопль рыси и растаял, запутавшись в темной стене сосен. Зверь не чувствовал хода времени, перемены для него заключались только в том, что люди приносили с собой иные, новые шумы. Существо, которое воспринимает мир исключительно через звуки, – привычно представил Снерг сюжет. Нет, оно не слепое от рождения – у них там не слепнут, у них вообще не бывает глаз. Подходит? Вполне. Пусть останется в запасе до того времени, когда я устану делать фильмы и стану писать фантастические романы. Вот только устану ли я когда-нибудь снимать?

Снерг сел в элкар и повел машину вверх по отлогому склону. Миновал гребень, перевалил на ту сторону и медленно стал спускаться в обширную долину. С трех сторон ее замыкала тайга, косо пересекала узенькая, отблескивающая светлым серебром речка, и там, у излучины, Снерг увидел огни, прибавил скорость. Фары он не включал – не хотел мешать репетирующим, да и лунного света вполне хватало, он отчетливо видел полдюжины выстроившихся полукругом мобилей, и рядом с ними – словно бы кусочек солнечного дня, перенесенного сюда с другой стороны планеты, где в этот час был день. Полусфера света, и в ней зеленели иные, не сибирские, деревья, зеленела трава, гуляли люди. До Снерга донеслись звуки старинной музыки.

Он подъехал к крайнему мобилю, остановил элкар, тихонько притворил дверцу, тихонько прошел к месту, откуда мог все видеть и никому не мешать.

Спиной к нему на раскладном стульчике, ссутулившись, подперев кулаком подбородок, сидел человек в черных брюках и черном свитере. Левее, у аккуратной шеренги мигающих синими, зелеными и алыми лампочками приборов сосредоточенно склонились еще пятеро, и тут же, как равноправный, не требующий опеки член коллектива, беззвучно работал, светился дюжиной окошечек, не уступающих в замысловатости калейдоскопу соцветием красок, компьютер сцены «Байкал», правда, так его никто не называл – люди театра по бог знает кем заведенной традиции именовали компьютер Мельпоменом. Справа от человека в черном выстроилась подчиненная Мельпомену аппаратура, давно сменившая архаические прожекторы и ставшая в современном театре привычнее, чем занавес. В свое время Снерг начинал с фильмов о театре и с тех пор неплохо разбирался в постановочном хозяйстве.

Он высмотрел и себе стул-разножку, тихо устроился поодаль и стал смотреть.

Зеленого луга уже не было. Перед ними была комната без одной, обращенной к зрителю, стены, старинная комната с высокими сводами, жилище ученого – большой глобус с непривычными для глаза, словно неумело нарисованными ребенком очертаниями материков (Америка узнавалась с трудом, а Австралии с Антарктидой не было вовсе), на полках, густыми рядами облепивших стены до высоты поднятой руки, – огромные книги в траченных мышами кожаных переплетах, увесистые неуклюжие реторты и какие-то банки. Бледная широкая полоса лунного света косо легла поперек комнаты, наполовину всосанная витражным стрельчатым окном. Освещала комнату не она, а багровое мерцание – оно вытекало из щелей, тянулось к стенам полосами багрового тумана, скрепленного блестками-искорками, бережно овеивало фигуру в мантии бродячего схоласта и черном квадратном берете, наконечниками стрел нацеливалось на старика в тяжелой роскошной одежде. Это было красиво и немного жутковато – самую чуточку.

Старик шевельнулся в кресле с высокой спинкой:

– По специальности прозванье вам дается:дух злобы, демон лжи, коварства – как придется.

Так кто же ты?

– Часть вечной силы я, – схоласт отвесил поклон, торжественный до иронии:

Всегда желавшей зла, творивший лишь благое.– Кудряво сказано; а проще – что такое?– Я отрицаю все, и в этом суть моя.

Сказал Мефистофель с улыбкой, удивительным образом отстраненной от земных эмоций и чувств. Щупальца багрового тумана колыхнулись, словно подтверждая его слова, придвинулись к Фаусту, сплелись сетью за спинкой кресла, готовые опутать, задушить, если будет на то воля хозяина. А хозяин бросал и бросал все отрицающие фразы, быть может, стараясь убедить в своей правоте прежде всего самого себя, доказать себе, что не ошибается и служит истине.

Снерг быстро узнал Фауста, хотя его лицо изменили парик и биогрим, – Кирилл Новицкий. Мефистофеля он узнал сразу – прекрасное женское лицо, черные волосы до плеч, мягкая пластика, темные, как-то странно блестевшие глаза.

«Снова Влад кого-то эпатирует, поручив роль дьявола Алене», – подумал Снерг, покосившись на неподвижного режиссера – казалось, Шеронин и не дышит.

Влад Шеронин был, бесспорно, выдающимся и весьма известным режиссером, но эта нехитрая аксиома оставалась лишь первой ступенькой лестницы – мало кто мог связно объяснить, куда она вела и откуда. Он постоянно экспериментировал, находил оригинальные интерпретации миллион раз интерпретированной классики, применял в спектаклях самые неожиданные технические достижения эпохи, искал новые формы режиссуры или вовсе выводил из игры самого себя, режиссера, писал пьесы, выступал по Глобовидению как исполнитель песен на свои и чужие стихи, и, как это обычно бывает, эксперименты вызывали самые полярные отзывы – одни хвалили взахлеб, другие неистовствовали в отрицании.