Нэнси Кресс - «Если», 1998 № 08

Встроенный в скафандр детектор микробиомассы замигал зеленой лампочкой. Это означает, что вирусы и микроорганизмы, обитающие в здешней атмосфере, мне не страшны. По крайней мере, не более страшны, чем мои родные — с Земли.

Забавно: на Земле вот уже полсотни лет нет светофоров. Автомобильный транспорт решительно вытеснен воздушным. Он экономичнее, не загрязняет атмосферу. «Землю — пешеходам!» — так звучал современный лозунг. Мне всегда казалось, что течение это сплошь состояло из людей недальнозорких. В смысле — близоруких. Да еще, наверное, из дальтоников. В общем, те, кому не выдавали автомобильные права, стали усиленно выдумывать себе гражданские. И со своей точки (слабоватого) зрения они были правы: флайером может управлять и слепой. Если, конечно, он не немой вдобавок и сможет четко произнести адрес пункта назначения. Все управление возьмет на себя компьютер. А вот светофор в воздухе повесить не на что.

Тем не менее до сих пор все приборы, сконструированные человеком, индицируют красным светом об опасности и зеленым — о ее отсутствии.

Немедленно стягиваю гермошлем с головы. И чувствую себя неловко: космический скафандр не вяжется с деревушкой, словно выстроенной из моих детских воспоминаний.

На окраине деревни располагалась архитектурная особенность, распознанная мною, как колодец типа «журавль». Еще больше утверждаюсь в мысли, что «все это очень подозрительно».

Местных жителей на улице практически не видно. Лишь один абориген занимается какими-то своими делами в палисаднике перед домом, к которому я как раз направился. Из-за дальности расстояния я пока не могу разобрать, действительно ли абориген передвигается на четырех конечностях или просто по роду своей деятельности старается быть поближе к земле.

Правильной оказалась вторая версия. Услышав мои шаги, абориген выпрямился во весь рост и повернулся ко мне лицом. Сказать, что передо мной стоял гуманоид — значит, ничего не сказать! Внешностью он обладал чисто земной.

Пожилой человек, если судить по земным меркам, лет шестидесяти. Седая, непонятно когда последний раз причесанная шевелюра. Нос с горбинкой, голубые, чуть выцветшие глаза и длинные усы с вкраплениями рыжего цвета. Одет в длинную, до колен, рубаху, стянутую на поясе ремешком. На правом плече — заплатка, пришитая большими неровными стежками. Руки испачканы землей. У ног — небольшой мешочек, вроде с какими-то семенами. Видимо, я оторвал его от ботанических экзерсисов.

Активизирую транслитератор — лучшее средство против языкового барьера. Теперь все, что я скажу, будет трансформировано в мыслеобраз и направлено непосредственно в сознание моего собеседника. И наоборот.

— Здравствуйте! — говорю я.

При этом неосознанно склоняю голову к микрофону, вшитому в ворот скафандра. Стараюсь, чтобы голос звучал как можно дружелюбнее. На работе транслитератора это никак не скажется, а вот абориген может правильно распознать интонацию. Подкрепляю вербальный сигнал невербальным — изображаю на лице улыбку, но не слишком широкую, не демонстрирующую зубы. Кто знает, какая в этом обществе может быть реакция на оскал. Ну, вроде ничего не забыл. Курс по установлению первого контакта был моим любимым в Академии.

Абориген не отвечает. Смотрит настороженно. Неужели транслитератор не смог донести до его сознания такой простой мыслеобраз? Может быть, в местном обществе не принято приветствовать друг друга при встрече? Или люди здесь настолько эгоистичны, что никогда не желают здоровья другим, заботятся только о своем собственном?

Следующая моя сентенция тоже из стандартного набора. Она довольно естественно звучит в устах (или какие там у них органы речи?) зеленого карлика с перепончатыми ушами или, к примеру, сгустка разумной протоплазмы в вакуумной упаковке. Мне же произносить ее всегда было неловко. Надеюсь, те, кто составлял учебники по контактологии, знали, что делают.

— Я прибыл сюда издалека.

Взгляд аборигена стал осмысленнее. Я безошибочно почувствовал, что контакт состоится!

— Здорово, коль не шутишь! — произнес абориген на чистом русском языке. Если я не ошибся, то даже с легким акцентом, присущим жителям Вологодской области. По крайней мере, лет сто тому назад они тоже в своей речи делали ударение на звуке «о», или, если использовать лингвистический термин, «окали». «ЗдОрОвО» — вот как это прозвучало.

«Ваш собеседник приветствует вас в том случае, если вы не пытаетесь своими словами либо действиями поставить его в неловкое положение, высмеять», — спроецировался в моем сознании перевод транслитератора. С раздражением я отключил занудливого толмача.

Вот так! А что хотел? Что ты надеялся увидеть на астероиде, затерянном в космическом пространстве, на расстоянии в 24 световых года от ближайшей населенной планеты?

Да что угодно, только не это! Обрушьте на мой разум волну психического сканирования! Выстрелите в меня трассирующим лучом из бластера! Я, конечно, не обрадуюсь, но хоть смогу понять. Вот только не надо обращаться ко мне на моем родном языке с акцентом, вышедшим из моды задолго до моего рождения!

Это неправильно! Это не-хО-рО-шО!

Земная колония? Черта с два земная колония! Даже если предположить, что одинокий кораблик с Земли сумел основать здесь колонию, не зарегистрированную в Галактическом Путеводителе. Достижений современной земной науки просто не достаточно для того, чтобы создать на мертвой поверхности астероида пригодную для жизни людей экологию и искусственно удерживаемую атмосферу. Так что я не заблуждался на этот счет. Тот, кто стоял сейчас передо мной и правой рукой почесывал затылок, не мог быть человеком. Он принял вид человека, видимо, чтобы усыпить мою бдительность. А стоит мне только повернуться к нему спиной, как коварное существо раскроет рот и…

Старик раскрыл рот и спросил:

— Из городских, что ли, будешь?

Я судорожно сглотнул и неопределенно мотнул головой. Этому жесту нас в Академии не учили.

Странно, при облете астероида я не заметил других населенных пунктов. Кого же тогда он называет «городскими»? И почему его не смущает мой внешний вид? Или среди «городских» сейчас принято разгуливать в космодесантных скафандрах?

— Меня Игнатом кличут, — сказал старик и протянул мне руку. — Зови меня просто — дед Игнат.

— Редуард, — представился я.

— Чего? — не понял старик.

— Дмитрий я. Димка, — быстро поправился я и ответил на рукопожатие.

Если это была иллюзия, то очень правдоподобная. Ладонь старика оказалась шероховатой на ощупь и на удивление крепкой.