Николай Симонов - О завтрашнем дне не беспокойтесь

«Перемен требуют наши сердца. Перемен, мы ждем перемен!» Аркадий Моисеевич догадался проанализировать спектр звука магнитофонных записей, принесенных Екатериной Шадриной, и обнаружил в них сильные посторонние шумы. Затем он поделился этой новостью с коллегой Мерцаловым. Ученые задумались о возможном резонансе акустических колебаний молекулы ДНК неродившегося Сидорова-младшего и гармонических обертонов двух великих произведений мировой музыкальной культуры. Резонанс — явление, заключающееся в том, что при некоторой частоте вынуждающей силы колебательная система оказывается особенно отзывчивой на действие этой силы. В качестве примера механического резонанса можно привести раскачивание железнодорожного вагона во время движения поезда. Это происходит от того, что число ударов в секунду рельсовых стыков о колеса вагона совпадает с собственным периодом качания вагона. Электротехникам хорошо известно явление электрического резонанса. Но есть также и акустический резонанс, который демонстрируется на примере двух камертонов, прикрепленным к резонансным ящикам. Но вернемся к музыке и к возможному резонансному влиянию, которое она оказывает на человеческий организм. Исследований на эту тему проведено не так много, но кое-что ученым удалось выяснить, например, что в симфонии «Времена года» Антонио Вивальди использовал гармонический прием, вызывающий у слушателей выброс в кровь гормона удовольствия — эндорфина. Это — давно описанный в музыкологии факт: итальянские композиторы первыми овладели секретом «Le armonie del piacere» («гармонии наслаждения») и нередко им злоупотребляли. То же самое можно сказать и о «Реквиеме» В.А. Моцарта. Вспомните невероятный ритм «Лакримозы» — 12/8. Это — еле теплящийся, практически «нитевидный», как выражаются врачи, пульс умирающего человека. Редкие биения через 12 долей вводят слушателя в особое экстатическое переживание смерти. Движения становятся слабее и слабее. И… всё. Момент смерти провозглашает подчеркнуто долгий, разделенный на два слога, «аминь». После того, как Евгений Сидоров окончательно сошел с ума, профессор Мерцалов высказал смелое, но пока ничем не подтвержденное предположение о том, что его талантливый ученик побывал в будущем и вернулся оттуда другим человеком. Трижды посетил он несчастного Сидорова в «доме скорби» и, как не старался, так и не смог убедить его в том, что жизнь прекрасна и удивительна, несмотря на отсутствие рыночной экономики, и выборов на альтернативной основе. Во время третьего визита Сидоров с трудом его опознал. На его вопросы отвечал невпопад, тяжело вздыхал и что-то рисовал цветными фломастерами в альбоме, предоставленном ему сердобольным лечащим врачом. Глядя на его рисунки, было совершенно нетрудно догадаться, что он впал в детство. Когда Сергей Сергеевич уже собирался уходить, Сидоров передал ему «на память» рисунок с изображением березки, солнышка, зеленого лужка и пасущегося на нем барашка. Под рисунком четким каллиграфическим почерком было написано:

Какова скорость времени? Это нетрудно подсчитать: b=Lс/1 км, где b — скорость настоящего времени нашей Вселенной; L — длина окружности Вселенной; c — скорость света (300 тыс. км./сек).

L=2πr, где r-радиус Вселенной.

r=ct, где t— время жизни Вселенной (20 млрд. лет — около 631 в 1015 сек.) b=2πrc/1 км b=2πtc'/1 км b= (2 в 3.14 в 631 в 1015 в (3 в 1012))/1 км. = 356 в 1027 км/сек Таким образом, скорость распространения настоящего времени нашей Вселенной для материального мира составляет, примерно, 356 в 1027 км/сек. Если сравнивать скорость распространения времени со скоростью света, то скорость света, очевидно, слишком мала.

«Э-э-х! Прав был старик Опенгеймер — на этом свете могут быть счастливы только животные, сумасшедшие, дети и женщины», — подумал Сергей Сергеевич, и с тех пор любимого ученика больше не видел, так как того отправили в Тюмень (по месту жительства родителей) и поместили в областную клиническую психиатрическую больницу.

Регулярно, не реже одного раза в неделю, Сергей Сергеевич справлялся о его самочувствии по телефону у его матери Зинаиды Ивановны и, как мог, старался ее приободрить, хотя прекрасно понимал, что в представлении советских психиатров «вялотекущая шизофрения» неизлечима. Екатерина Шадрина продолжала работать над своей диссертацией, но уже без прежнего энтузиазма. Она даже внешне изменилась: поседела, похудела и ссутулилась. На расспросы Мерцалова и Фишмана Екатерина отвечала невнятно, но потом призналась, что тоже слушала пленку с записью «Реквиема», ненадолго заснула и пережила странное видение: что она, будто бы, родилась в 1900 году, а умерла в 1953-ем. Трижды побывала замужем и родила семерых детей. Первый ее муж погиб в Гражданскую войну. Второго она потеряла в Великую Отечественную войну. Третий муж ее пережил. Вспомнила она и местность в Белоруссии, где прожила ту «свою» жизнь. И даже то, как деревню во время последней войны уничтожили эсэсовцы, а ее жителей сожгли в амбаре. Она тогда каким-то чудом уцелела, но зато момент своей смерти и похороны в августе 1953 года запомнила в мельчайших подробностях. Затем она будто бы летала вокруг земного шара, наблюдала звезды и в какое-то время твердо решила вернуться на Землю. Об этом своем решении она рассказывала так: «Мне почему-то стало там тесно, поэтому я родилась вновь!» Обсудив все «за» и «против», профессор Мерцалов и доцент Фишман приняли решение: магнитофонные катушки Евгения Сидорова самим не прослушивать, во избежание психического расстройства, а испытать их на мышах. Они всерьез опасались, что их занесет в такое «светлое будущее», по сравнению с которым прошлое и настоящее покажется идиллией. Как известно, около 75 процентов генов мыши идентичны генам человека. У человека, кстати, есть даже ген мышиного хвоста. Только он отключен и лежит себе невостребованный где-то в архиве, на соответствующей дезоксирибонуклеиновой полке. Но если его включить, то в обозримом будущем у нас появятся человеческие особи с большими и маленькими хвостиками, на прогулках поигрывающие ими как тросточкой, украшающие их кожаными муфточками, разноцветными бантиками, специальными сережками, клипсами, браслетиками, позолоченными консервными баночками и прочей «хвостовой» бижутерией.

И чего только ученые мужи и девы в белых халатах не вытворяют с подопытными мышами! Бактериологи, начиная с Коха, заражают их разнообразными болезнями, фармакологи испытывают на них новые препараты. Мыши служат незаменимым объектом для опытов в области онкологии, иммунологии, трансплантологии и других разделов медицины. Психологи и физиологи изучают на мышах механизмы памяти и ориентации, заставляя животных проходить специальные лабиринты. Когда в распоряжении ученых появились технологии генной инженерии, без мышей опять не обошлось. Какие только гены не внедряли в хромосомы мышей! Например, гены, связанные с ожирением, повышенной агрессивностью или алкоголизмом. Ежегодное потребление мышей для научных целей составляет уже 25 миллионов экземпляров. Самый, наверное, гуманный в истории науки эксперимент с позаимствованными у коллег из Новосибирского медицинского института лабораторными мышами провели в декабре 1977 года профессор Мерцалов и его коллега доцент Фишман. Подопытным зверькам предстояло всего-то ничего: «прослушать» прекрасную музыку Вольфганга Амадея Моцарта, наложенную на магнитофонную запись акустических колебаний Y-хромо-сомы неродившегося Сидорова-младшего. Белые мыши в количестве 10 экземпляров находились в просторной клетке в звуконепроницаемом помещении, и наблюдение за их поведением проводилось через окно с пуленепробиваемым стеклом. Уже на второй минуте воспроизведения записи со зверьками стало происходить что-то странное, будто они принялись танцевать, причем, половина из них кружилась по часовой стрелке, а вторая половина — против часовой стрелки. На десятой минуте воспроизведения записи пять мышей «откинули лапы», а остальные куда-то и вовсе исчезли. На двадцать пятой минуте, когда магнитофон отключился, в клетке откуда-то появилась черная, как смоль, мышь, осторожно обследовала место своего заточения, обнюхала и потрогала передними лапками неподвижно лежавших на спине белых мышей и тем самым «привела их в чувство». А потом произошло нечто невероятное. «Наше охренение не поддавалось описанию», — вспоминал впоследствии профессор Мерцалов. И далее: «Черная мышь, как сквозь сыр, прошла через прутья клетки и, оказавшись снаружи, запищала, призывая других мышей последовать ее примеру. Однако у них ничего не получилось, и они стали яростно бросаться на прутья, даже попытались их грызть. Мы сразу же поспешили навести порядок во взбунтовавшейся мышиной стае, но, как только открыли дверь, черная мышь подбежала к стене и пропала в ней, словно замуровалась, не оставив на ее поверхности ни единой царапины». Таинственное исчезновение пяти лабораторных белых мышей и появление вместо них одной черной, свободно преодолевающей все преграды, требовало объяснения. Профессор Мерцалов склонялся к тому, чтобы связать это событие с недавно открытым, но еще мало изученным явлением «нелокальности».