Виталий Владимиров - Колония

Когда испытание терпения очереди достигало ощутимого пре дела, регистраторша скрывалась в глубине длинной галереи с отсеками ванн, являлась с горстью жетонов и толпа растекалась, как река в дельте, на рукава, по другим очередям, человек по пять-шесть. Ванн, как таковых, не было - вдоль стен квадратного отсека стояли столы с пластмассовыми лежаками, а в середине торчала, подрагивая от внутреннего напора, труба, из поворотного патрубка которой санитарка-грязевщица подавала на подстилку черную горячую пасту. Погруженный в эту субстанцию, замотанный, как кокон мумии, Горин в распаренной дремоте постепенно переступал грань потустороннего мира, без боязни сливаясь с недрами земли, не холодной, словно смерть, а горячей, жидкой, значит, живой. Грязь забирала, отводила шлаки организма, воды источника номер семь промывали засорившиеся протоки и за телом, вспомнившем о бессмертии, ощутимо очищалась, успокаивалась и душа. Умиротворенная тишина царила в комнате отдыха, откинувшись в кресле, Горин безучастно-благостно наблюдал сквозь открытую дверь очередные треволнения очереди у стола регистраторши.

- Кайф, - подтвердил Донецкий наблюдения Горина о грязелечебнице. - И насчет ветеранов ВОВ верно. Вот встану на ноги обязательно закажу себе комплект орденских планок рядов на пять-шесть, четырех маловато, шесть многовато, пять будет в самый раз, здесь делают из пластмассы, сам видел объявление а комбинате бытового обслуживания. А на какие места тебе грязь накладывают?

- От колен до поясницы.

- Дурень, сунь грязевщице рубль, она тебя всего грязью перемажет.

- Так прописали.

- Много они знают, где у тебя какая болячка притаилась?

Все до поры, до времени, как созреет, схватишься, а поезд уже ушел, весь состав и дымка не осталось.

Горин припомнил, что однажды в какой-то компании женщина, художница по профессии, долго крутила его левую руку и, пронзительно посмотрев в глаза Горину, нагадала ему смерть в пятьдесят два. Но об этом Донецкому Горин ничего не сказал - не хотелось о неизбежном, что рано или позже случится, только-только ощутив обновление.

Незаметная, а какая же славная радость чувствовать себя здоровым Горин с почти праздным любопытством и удовольствием совершил путешествие в Кисловодск и его окрестности. Поначалу величаво развернулся за окнами автобуса Бештау - пять так и не проснувшихся вулканов. Миновали издали похожую на спираль вавилонской башни гору Шелудивую, которая на самом деле была уже наполовину истрачена на строительство города химиков Лермонтов.

Сделали остановку у Кольца-горы, где небо сквозь круглое отверстие, как через большой голубой монокль, рассматривало небольшой людской муравейник у подножия. Здесь торговали сиреневыми вязаными шапочками и сувенирными безделушками, а в центре сидящий на корточках ловко манипулировал на брошенной в пыль фанерке тремя наперстками, предлагая угадать, под каким из них скрыт металлический шарик. Игравший с ним молодой парень начал с пяти рублей, постепенно повышая, проиграл сотню, азартно удвоил ставку, вернул деньги, а потом даже выиграл. Еще двое, один наголо стриженый, второй - в кепке, надвинутой на глаза, улыбаясь щербатым ртом и золотой фиксой, подначивали парня, всем видом показывая, какое удовольствие и легкий выигрыш ожидают доверившихся этой компании поучаствовать в невинном тюремном развлечении. Проехали через Кисловодск, город-храм целебного воздуха, где священниками служат врачи, а прихожанами являются сердечно-сосудистые больные. И наконец, посетили узкое ущелье, в котором ветер и вода выточили из скал причудливый замок, овеянный легендами о любви и коварстве.

Вечером Горин не отказал себе еще в одном удовольствии - сходил в один из видеосалонов, которых расплодилось достаточное множество. Явление видео было пока что внове для советского обывателя, которому из-за никем ненаказуемого пиратства явно повезло с готовым зарубежным репертуаром на любой цвет и вкус.

Кровь, пульсирующая из оторванной головы, лопнувшие от ожога глаза, яма с трупами и червями, куда свалилась белокурая девочка - Донецкому нравились такие фильмы, где герои неудержимо шли в глухой лес, спускались в мрачные подвалы, наклонялись над черными дырами, откуда кидалась на них слизистая нечисть, зубастая пакость и прочая мерзость. Светлана, жена Горина, говорила - хочу про богатых и про любовь, Горин же предпочитал триллеры - истории с крепкими сюжетами, мастерски сделанными погонями, захватывающими дух ситуациями.

Горину повезло - в увиденной ленте только поначалу ничего неожиданного не происходило. Муж, преуспевающий бизнесмен, и его симпатичная жена приехали по делам в большой город и пока муж в ресторанчике аппетитно жевал бифштекс со свежими овощами, ел ананас с мороженым и обсуждал выгодные аспекты своих контрактов, жена ходила по магазинам и со вкусом выбирала, как говорится, товары народного потребления из широкого ассортимента, настолько широкого, что казался неизмеримо шире скудного отечественного. Занятие это из-за многовариантности оказалось далеко не простым, и она опоздала. Ресторанчик уже закрылся, муж маялся в одиночестве на перекрестке, завидев его издалека, жена заторопилась, расплатилась и отпустила такси. Они оказались вечером вдвоем на незнакомой улице. Так в Кабуле с темнотой наступает иная власть - душманов. Всю ночь за мужем и женой гонялись озверевшие бандиты-садисты, спятившие маньяки и одуревшие наркоманы. Авторы фильма умело и точно напоминали зрителям, что есть оборотная темная сторона даже у солнечного мира полного благополучия. У Горина фильм вызвал свои ассоциации.

...Трагедия всегда идет рядом с обыденностью, прячется за ее серыми глазами, рядится в ее ношеные одежды, приходит на чашку чая, курит, смеется, и никто не знает, когда пробьет ее час. Лермонтов сидел на диване в гостиной и что-то, иронически усмехаясь, говорил хозяйке дома. Плеск разговоров вдруг стих, как оборванный, и в мертвой тишине прозвучал остаток фразы.

Мартынов понял, что это о нем, и начался отсчет последних часов жизни поэта. Хоронили Лермонтова на следующий день после дуэли.

Народу пришло множество, но потрясенная тишина сопровождала процессию. В полном молчании гроб предали Горе, в молчании же разошлись...

От церкви кладбищенская дорожка уходила вверх, могилы, кресты, ограды, цветники поднимались друг над другом, лепились в мозаику погоста, и черные на серебре стреловидные указатели, такие же как надписи на железных дощечках, которые втыкают в свежие захоронения, привели Горина к обелиску на месте первоначального погребения Лермонтова. Кто нес гроб? Однополчане? Шел ли за гробом убийца? Этого Горин не знал, но подумал, что зря не дали сразу успокоится мятежному духу - почти через год гроб выкопали и увезли в родовое имение Лермонтовых Тарханы. Именно здесь, на уступе были бы Поэту и жилище Демона - далекий Кавказский хребет, и город, и Гора.