Владимир Гусев - Укус технокрысы

- Кстати, насчет "быстро", - переводит Кирилл Карпович разговор в деловое русло. - Вы уверены, что уложитесь в отведенные сроки? Настоятель очень бы не хотел затягивать с этим делом.

- Уверены, - бодро говорю я. - Мы просто повременим с заключением других контрактов, и все, никаких проблем.

На самом деле я совершенно не уверен. Но продлить срок договора хотя бы на неделю управделами не соглашается, мы уже мусолили этот вопрос. Значит, мне не остается ничего другого, как жизнерадостно улыбаться и кивать головой.

- Ну, хорошо. Уточняйте стоимость терминалов и прочих материалов-комплектующих, подписывайте договор с вашей стороны и приезжайте.

- Завтра в десять утра, устроит? - назначаю я срок. Железо не должно остывать. Тем более, когда оно цветом смахивает на золото.

- Вполне

Мы жмем друг другу руки, и я покидаю кабинет управделами. Кабинет, кстати, совсем не производит впечатления. Почти как мой. Единственная примечательная особенность - три больших застекленных шкафа с книгами. Ну да, терминала у него пока нет, доступа в Румянцевскую библиотеку - тоже. Вот и приходится Кириллу Карповичу напрягать понапрасну зрение.

Мой Мефодий и его бывший однокурсник вполголоса, но весьма горячо о чем-то спорят в приемной и даже не замечают моего появления.

- Всякое насилие это зло, всякое! - говорит русоголовый... кто? Послушник, монах, студент? Похоже, секретаря как такового здесь нет, а эти... семинаристы дежурят здесь по очереди. - И никакая, самая благородная и возвышенная цель не может оправдать зло, всегда причиняемое насилием! Ты согласен, что - всегда?

Светлые волосы семинариста подстрижены как-то странно: просто обрезаны по кругу, и все. Кажется, это называется "под горшок". Похоже, однако, что именно эта стрижка и идет ему больше всего. Маришке моей он понравился бы. Но - монах...

- Согласен, - быстро отвечает Мефодий. - Однако есть зло, которое уже абсолютно глухо к добру. И остановить такое зло можно только насилием, которое тоже, конечно, зло.

Падре так разгорячен диспутом, что даже пауз между фразами почти не делает.

- Но всякое насилие порождает еще большее ответное зло! Это мультипликативный процесс!

Я, бесшумно прикрыв за собой дверь, на несколько секунд замираю. Светловолосый семинарист чем-то похож на Алешу Карамазова. Только тот вряд ли знал такие ученые слова. А мой Мефодий тогда кто? Иван? Как звали старшего сына Карамазова? Не помню... Похоже, пора уже и мне антисклерозин принимать, по одной таблетке в день. Крепчалов, я знаю, принимает.

- А вот этого допускать нельзя, - не соглашается наш падре. Он сидит возле красивого вазона с каким-то пышным комнатным растением, почти спиной ко мне, и видеть меня не может. Нужно, конечно, как-то обозначить свое присутствие, но неплохо бы узнать о всегда замкнутом Мефодии чуть побольше. Чтобы с пользой полученное знание потом применить.

- Еще никому не удавалось не допустить этого, избежать приумножения зла! - хоть и вполголоса, но с жаром возражает дежурный монах.

- Когда горит лес, можно уповать на Бога и ждать, пока его остановят реки, болота или сильный дождь. А можно организовать встречный огонь слышал о таком? - и, сознательно спалив несколько сотен деревьев, сберечь тысячи других. Нужно лишь точно поймать момент, когда холодный воздух начинает втягиваться в "топку" пожара, - и погашение огня гарантировано. Погашение, а не раздувание!

Мефодий сидит на стуле ровно, словно факир, только что проглотивший шпагу. Лысинка, просвечивающая сквозь черные волосы, делает его немножко смешным и... беззащитным, что ли. Лысина - ахиллесова пята мужчины.

- Я должен прервать ваш высокоученый спор, - вынужден я воспользоваться паузой. - Мефодий Кузьмич, нам пора.

Падре с готовностью поднимается, коротко прощается с оппонентом, и мы покидаем главный корпус семинарии. Моя старенькая "вольвочка" стоит во дворе.

- А вы как считаете, Павел Андреевич... со злом можно бороться насилием... или нужно подставлять вторую щеку? спрашивает меня падре. И что его так тянет на пустые разговоры? Дурной признак: хорошего работника из болтуна никогда не получится. Хотя пока Федя, тьфу-тьфу-тьфу, справляется.

- Я предпочитаю подставлять злу крепко сжатый кулак, - говорю я, открывая ключом переднюю дверь своей "старухи". - Причем с первого же раза, не рискуя ни одной щекой.

Не забыть бы отключить противоугонный комплекс...

- Этот образ действий... его трудно назвать слишком уж изощренным... - деликатно дерзит Мефодий. - Очень часто зло самоуничтожается... если только не приумножается, натолкнувшись на ответное зло раньше, чем успевает уничтожить себя само.

- Да садись ты уже... Некогда мне разговоры разговаривать. Мой всегдашний образ действий, может, и примитивен - ты ведь это хотел сказать? - но зато надежен. Нынче времена крутые пошли, первый удар часто оказывается и последним. Так что лучше не рисковать.

Убедившись, что система безопасности включилась, я плавно трогаю машину с места. Падре, не ожидавший столь простого ответа, озадаченно молчат.

- Если первый удар пропущен, - развиваю я успех, - уже не имеет значения, бьешь ты в ответ ели безропотно ждешь второго удара, уповая то ли на милость, то ли на благородство - кого? Бьющего! Да откуда им взяться-то, милосердию и великодушию? Из злобы и ярости эти возвышенные чувства никогда не вырастают, никогда. А бьющий - всегда злобен и яростен. И безнаказанность лишь усиливает злобу. Скажешь, нет?

Мы выкатываемся с тесной площадки и ждем, когда в потоке машин появится просвет, в который можно будет встрять.

- У примитивных душ - да. Однако слышать такое от вас... несколько странно, - неуклюже льстит мне падре. Но я на такие удочки не ловлюсь. Была в вашей жизни... какая-то большая несправедливость. Вот вы и... озлобились на всех. Хотите, я вам... духовника найду? Расскажете ему обо всем - сразу легче станет, намного! - сочувственно предлагает Мефодий.

Я, нажав до упора на педаль газа и круто вывернув руль, успеваю влиться в поток перед новеньким "Фордом".

Еще чего... Плакаться кому-то в жилетку? Это недостойно мужчины. Я же, хоть и разменял шестой десяток, не собираюсь списывать себя в тираж.

- Спасибо. Пока я в этом не нуждаюсь.

А ведь Мефодий прав. Лупила меня жизнь - сразу по обеим щекам нещадно. После того, как я спас все компьютерные сети страны от "Тригона", вместо благодарности и хоть какого-то вознаграждения мне досталось - что? Снятие с должности директора, судебный процесс, грозивший полным разорением, уход жены, предательство любовницы... В общем-то меня предали тогда все. Все, кроме детей. И если бы не Маришка и Витька - вряд ли я тогда устоял бы. Победа над "Тригоном" оказалась пирровой. Вообще-то всякая моя победа всегда оказывалась отчасти пирровой, но чтобы настолько полно, настольно всеобъемлюще... С тех пор я и придерживаюсь "теории сорока градусов". И не только в бизнесе.