Андрей Столяров - Я - Мышиный король

То есть, жизнь из этой комнаты ушла и больше не возвращалась.

Тем не менее, я знал, что мне делать.

И поэтому, сняв двумя пальцами серый неаппетитный стакан и поставив его на полу, потому что среди развала стола места для него просто не находилось, я подгребся ладонью под этот затейливый уголок и с натугой перевернул его, скомкав загнувшиеся тетрадки.

Как я и ожидал, это оказалась Четвертая карта.

Только различить на ней что-либо не представлялось возможным. Атлас совсем покоробился и был залит чернилами, а по самому центру вдобавок желтели подтеки канцелярского клея.

Впечатление было самое удручающее.

Впрочем, ни на что другое я, в общем-то, и не рассчитывал.

Карта меня тоже - не слишком интересовала.

И я уже собирался покинуть эту умирающую квартиру, как вдруг тихо скрипнула половица в соседней комнате и в проеме дверей появилась Аделаида в своей неизменной панаме и - вошла, выставляя перед собой левую руку.

Синие пронзительные глаза у нее были широко открыты.

- Кто здесь? - спросила она надтреснутым голосом. И внезапно задвигала пальцами на вытянутой руке. - Не надо, не надо, я поняла. Просто я почему-то не узнала сегодня твою походку...

- Здравствуйте, тетя Аделаида, - сказал я.

- А я уже почти ничего не вижу. Слышу: кто-то, вроде бы, шебуршится в квартире, дверь-то я на всякий случай осоставляю открытой. Ты, наверное, Леночку собирался увидеть? Леночка теперь заходит сюда очень редко, - вышла замуж и, естественно, у нее появились другие заботы. Но однако не забывает: звонила позавчера, приглашение вот прислала, какоето у них там важное мероприятие...

Из кармана халата она достала прямоугольную карточку с вензелем и тиснеными буквами. "В восемнадцать часов, Департамент народного образования", прищурившись, разобрал я. И еще - гораздо более мелким шрифтом:"Вход только по специальному приглашению".

То, что требовалось.

- Вы можете дать мне это, тетя Аделаида? - поколебавшись спросил я.

И Аделаида, по-моему, даже с какой-то радостью разжала древесные пальцы:

- Конечно, бери. Передай привет Леночке и скажи - чтобы не беспокоилась...

Она вдруг на секунду как бы застыла, а затем осторожно, совсем, как Елена, дотронулась до меня.

И небесные колдовские глаза ее просияли.

- Ты знаешь, кто ты? - спросила она совсем другим голосом.

- Знаю, - ответил я. - Я - Мышиный король.

- Конец сказки, - сказала Аделаида.

- Конец сказки, - сказал я.

И Аделаида, опять-таки совсем, как Елена, загадочно улыбнулась.

- Прощай, мой дружок, мы больше никогда не увидимся...

И небесная синь в ее выпученных глазах - потускнела.

- Прощайте, тетя Аделаида, - сказал я.

Больше я ничего говорить не стал, потому что у меня начались какие-то мучительные провалы во времени: я вдруг практически без всякого перехода оказался в сумерках дровяного сарая, где по-прежнему пахло щепой, слежавшейся за зиму, и косые солнечные лучи, пробиваясь сквозь щели, выхватывали из темноты развороченную в своей верхней трети уродливую поленницу.

Я не мог бы, наверное, объяснить, как я здесь оказался. То есть, я, разумеется, помнил, как я выхожу из квартиры и как очень тщательно прикрываю вслед за собой скрипучую наружную дверь, чтоб она запечаталась плотно и не выглядела для постороннего взгляда незапертой. И я помнил, как я спускаюсь по лестнице и пересекаю колодец двора, полный запаха тополей и - от стекол - расплывчатых солнечных зайчиков. И я помнил, как потом перелезаю через развалины гаража: толстый прут арматуры царапает меня по коленям, и я нехотя останавливаюсь и ногой заколачиваю его в щель между бетонными плитами. Я все это прекрасно помнил. Я даже помнил мелкие, совсем незначительные детали, как, например, обрывок газеты, который белел неподалеку от врытых в землю скамеек, или то, что в окне мастерской, в переплете, не доставало одного из квадратиков стекол: рама совсем облупилась и ее одевали грязные волосяные наросты. Я это помнил. Детали почему-то запоминались особенно хорошо, и вместе с тем, всего этого как бы не существовало, это вывалилось из времени за полной своей ненадобностью, и я заново осознал себя, только стоя перед развороченной желтой поленницей, чувствуя в руках тяжесть страшноватого "лазаря" и негнущимися чужими пальцами передергивая затвор, чтобы дослать в ствол патрон - точно так, как нас учили на военных занятиях в школе. Я, по-моему, в этот момент ни о чем не думал. Я лишь бросил промасленную ветошь обратно, где она находилась, и зачем-то спокойно и тщательно закидал дровами поленницу.

Мне почему-то казалось, что сделать это необходимо.

А затем я вторично осознал себя только во время разговора с Ивонной. То есть, опять же, можно было бы, наверное, вспомнить, как мы внезапно столкнулись на повороте лицом к лицу, и какая она вся из себя была в этот момент замкнутая и отстраненная, и как я вдруг впервые почувствовал бездну возраста, который нас разделяет, слишком уж она действительно была сама по себе, но все это, естественно, не имело ну никакого значения - Ивонна просто спросила:

- Ты когда придешь сегодня домой?

- Приду, - сказал я.

- Приходи, не задерживайся, не заставляй меня волноваться...

И - пошла, не оглядываясь и, по-моему, даже пришаркивая ногами...

Было в ней что-то болезненное.

Как будто - старуха.

И, наверное, уже окончательно я себя осознал, только стоя перед колоннами внушительного здания Департамента. Все четыре его этажа багровели косматым гранитом, несмотря на вечернее солнце сияли люстры чуть ли не в каждом из окон, доносилась танцевальная музыка, а над мрамором колоннады, с треугольного портика, который ее замыкал, знаменуя, по-видимому, особенность нынешнего события, величаво свисало могучее полотнище с государственным гербом, и порывами ветра шевелились тяжелые кисти, которыми оно было обшито.

Ощущение от него было тяжелое.

Между прочим, попал я туда тоже не сразу, я не помнил отчетливо улиц, которыми я только что проходил, и не помнил прохожих, шарахающихся и уступающих мне дорогу. "Лазарь" рубчатой рукояткой своей не помещался в кармане, и я, кажется, сколько мог, прикрывал его сверху ладонью. А когда я, наконец, очутился на набережной, сегодня тщательно подметенной, и, работая выставленными локтями, протолкался вперед через скопление любопытных, то вдруг выяснилось, что здание Департамента замкнуто оцеплением и гвардеец, в которого я чуть не уткнулся, грубовато осведомился, чего я тут ошиваюсь.

Видимо, ему не понравилась моя напряженная физиономия, он, во всяком случае, не пропустил меня внутрь, как я ожидал, а довольно-таки нелюбезно начал расспрашивать, откуда я достал приглашение: почему здесь пометка чернилами, да кто именно мне его выдал, а поскольку я не сумел втолковать ему ничего вразумительного, повернулся - наверное, чтобы позвать дежурного офицера.