Михаил Тырин - Семьи.net (сборник)

Бог ответил:

– Рядом всегда будет ангел, который позаботится о тебе.

Ребенок задумался, затем спросил снова:

– Здесь на Небесах я лишь пою и смеюсь, этого мне достаточно для счастья. Но как будет на Земле?

Бог ответил:

– Твой ангел будет петь и улыбаться, ты почувствуешь его любовь и будешь счастлив.

– Но как я пойму его, ведь я не знаю его языка? – спросил ребенок, пристально глядя на Бога. – А что мне делать, если я захочу обратиться к Тебе?

Бог мягко прикоснулся к детской головке и сказал:

– Твой ангел обучит тебя говорить и молиться. И я обязательно услышу тебя.

– Я боюсь, ведь на Земле есть зло.

– Твой ангел будет защищать тебя и если понадобится – отдаст за тебя жизнь.

– Но как я узнаю своего ангела? Как его зовут?

Бог мягко улыбнулся и вновь прикоснулся к голове ребенка:

– Имя не имеет значения. Ты будешь называть его Мама».

Юлия Рыженкова

Шуша

Шуша откинула одеяло, поставила босые ступни на нагретый за день ламинат, вытащила сандалии из-под кровати и на цыпочках перебежала спальню. Лунный свет нарисовал дорожку меж кроватями крепко спящих, как она надеялась, девочек. Юное сердце билось о грудную клетку, Шуша боялась, что от ее стука кто-то проснется и увидит ее, в трусах и майке. Осторожно, будто это задремавшая гадюка, девочка повернула ручку и открыла дверь на ширину двух взрослых ладоней, проскользнула и так же тихо закрыла. Если сюда сейчас заглянет кто-то из воспитателей – беда. Ком подступил к горлу, но Шуша сглотнула, тряхнула темно-каштановыми волосами и пошла быстрым шагом по залитому светом длинному коридору. Ей нужна была кухня.

Вадик не подвел: в пустой и мрачной столовой, между стеной и одной из пяти кадок с фикусами, высоченными, в полтора ее роста, нашлись джинсы и футболка. Шуша быстро оделась, обулась и только тогда разжала мокрый от пота левый кулак. Ключ от кухни для нее был богатством гораздо более ценным, чем какое-то золото и бриллианты в пиратских сундуках.

Трясущимися холодными руками, не с первого раза, она вставила его в скважину и дважды повернула. Кухня чуть поблескивала своими хромированными кастрюлями, стальными кранами и алюминиевыми поверхностями. Шуша знала, что дверца где-то здесь, но в темноте, на ощупь, найти не получалось, а луна, как назло, спряталась. Беглянка хотела было заплакать, но тут же себя одернула: «Вот еще! Маленькая девочка! Выбрала время!» – и с удвоенной внимательностью принялась ощупывать стены.

Дверца чуть слышно скрипнула, и пахнуло гнилью. Теперь самое страшное. Вадик клялся, что Шуша пролезет, но что, если он ошибался? Что, если она застрянет в мусоропроводе?

Стараясь не дышать, девочка взялась за края и залезла наполовину: бедра касались стен. Мусоропровод шел под углом, но если лаз книзу хоть немного сузится, то… она решила не думать об этом. Глотнув чистого воздуха, прижав локти к груди и зажав пальцами нос, Шуша заскользила. Казалось, что падение в черноту, в неизвестность, куда-то в ад, никогда не кончится, хотя прошло всего несколько секунд, и она вывалилась в большой синий пустой контейнер для сбора мусора.

«Боженька, спасибо тебе!»

От радости хотелось вопить, и лишь попытки выбраться из контейнера остудили пыл. Бортики были высокие, выше нее, и Шуша, закусив губу, чтобы не стонать от боли, раз за разом пыталась подтянуться, держась кончиками пальцами за тонкий неровный железный край. Устав, садилась, обхватив коленки. Потом кидалась на стенку с разбега и снова отдыхала. Мышцы тряслись от напряжения, ладони саднили и, кажется, кровавили, но Шуша подтягивалась выше и выше.

Край мусорного бака больно впился под коленку, когда удалось перекинуть ногу, но девочка лишь сжала покрепче зубы и вцепилась руками в бортик. Перевалилась и рухнула на землю с высоты почти в два метра, успев, как кошка, в последний момент сжаться в комок. Уставшие ноги подогнулись от удара, и Шуша покатилась по земле.

Луна нарисовала дорожку через мусорный пустырь, указывая на дырку в сетке забора, куда пролезет лишь собака да первоклашка, и вот уже беглянка торопится навстречу городу, оставляя интернат позади.

Первые лучи солнца высветили бока окраинных многоэтажек. Редкие автомобили фыркали выхлопными газами, уносились по делам, не обращая внимания на девочку в джинсах и футболке, с содранными ладонями, но Шуша знала, что так будет не всегда. Нужно было убраться подальше от стремительно оживающего шоссе, и она свернула во дворы.

Вдруг на левом запястье пискнуло. Девочка вздрогнула и лишь через секунду посмотрела на эмоциональ. На тонкой пластинке чуть шире часов мигал смайлик от Вадика. Промучавшись с хитрой застежкой, Шуша сорвала ненавистное устройство и швырнула его об стену дома из красного кирпича. В интернате такие попытки заканчивались разговором с психологом, обещанием быть пай-девочкой и соблюдать приличия, но теперь никто не мешал ей избавиться от этой гадости!

Этот двор почти не отличался от других, но идти дальше никаких сил не осталось. Шуша осмотрела окрестности в попытках найти заросли акации, овраг, поросший кустами, заброшенную детскую площадку с домиками – что угодно, где можно спрятаться. Уставший взгляд зацепился за амбарный замок на двери в подвал: он не был закрыт, лишь вставлен в дужки. Девочка рванула туда, торопливо сдернула его, толкнула дверь. Внутри оказалось темно и сыро, пахло плесенью и мочой, но еще ни одно помещение Шуре Авдеевой не казалось таким прекрасным.

Закрыв поплотнее дверь, она легла на земляной пол и тут же уснула.

Алина после каждой встречи с матерью ругала себя, но через месяц-другой сама набирала ее номер. Вот и сейчас она сидела за крохотным столиком в тесном прокуренном кафе, смотрела на ненавистный кофе, потому что чай тут не подавали, и корила себя. Со стороны казалось, что сидят коллеги по работе, одна, чуть постарше, подтянута лифтингом, накачана силиконом и ботоксом. Ее гораздо больше интересовали котировки акций в Интернете, чем дочь.

– Мам, я все еще тут, если ты не заметила. И вроде как за поддержкой пришла, – Алина чувствовала себя пятилетним ребенком, что ее раздражало. Эмоциональ пискнул: от матери пришел ободряющий смайлик, хотя сама она так и не подняла головы.

– Ладно, я пойду…

– Ну что ты от меня хочешь? – раздраженно взмахнула она черными кудрями, водрузила локти на стол и уставилась на дочь.

– Совета! Ты же рожала! Можешь что-то сказать!

– Я уже сказала, что ты дура, что я еще могу сказать? Можно подумать, что если бы в мое время можно было делать детей в пробирке или вообще их не делать, я бы рожала!

– Я не хочу в пробирке – мне не нужны деньги! – Алина уже сорок минут пыталась объяснить матери и про свой возраст, и про материнский инстинкт, и про то, что хочет почувствовать себя женщиной, а не агентом по продаже рекламы, но та, кажется, ничего этого не слышала. – Я ребенка хочу, своего. Выносить и родить.