Ружье на динозавра - Лайон Спрэг Де Камп

есть Ptyssus kuritae, тварь, похожую на угря, которая карабкается по деревьям и бросается на проходящих мимо, как анаконда. Фиш обнаружил, что тварь свернулась на его койке как живая, с распахнутыми челюстями, обнажив клыки. В сумраке палатки он чуть не сел на нее, прежде чем заметил. Его страх змей сделал все остальное.

Нам пришлось заделывать дыры в палатке, чтобы можно было ее снова использовать. Уинтроп Фиш вошел и лег.

– Он будет спать до завтра, – сообщил Сандер. – Я хочу поговорить со всеми вами за ужином.

Когда я подал ужин – была моя очередь, – Сандер оглядел палатку и сказал:

– Я так понимаю, это твоих рук дело, Хэрри?

– Нет, сэр, ничего подобного, – ухмыляясь, ответил Констант. Не думаю, что хоть кто-то ему поверил.

Сандер продолжил:

– Ну, кто бы ни устроил этот розыгрыш, не стоит его повторять. Уинтроп – человек с нестабильным здоровьем. Еще одна шутка вроде этой может иметь непредсказуемые результаты.

– Какие, например? – спросил Констант.

– Смерть, возможно.

– Что вы имеете в виду, док? Это была лишь маленькая безвредная шутка. Людям надо чем-то заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Нет, для Уинтропа Фиша она не была безвредной, – возразил Сандер.

Вступил Мэй:

– Похоже, тебе лучше рассказать всю историю, Эд. Иначе эти шутники не поймут, что они творят.

– Боже правый, я не могу этого сделать! Это раскрытие врачебной тайны…

– Эд! – перебил его Мэй. – Ты должен им рассказать. Хэрри – очень хороший пилот, но во всем, что не касается космических полетов, у него не найдется и второй извилины в мозгах. Ты должен все выложить.

– Но это неэтично, – проблеял Сандер, – и я буду отвечать по закону…

– Как руководитель я приказываю тебе, – сказал Мэй. – Чрезвычайные обстоятельства. Я беру на себя ответственность.

Они еще какое-то время спорили, но Сандер уступил. Отис Мэй может быть очень убедительным. Так что Сандер с несчастным видом начал свой рассказ.

Уинтроп Фиш, поведал он, унаследовал одно из крупных состояний в Америке. Его мать разумно разместила деньги в доверительном фонде, чтобы он не мог их промотать, хотя он и не был расточительным, учитывая его возможности. Его отец умер несколько лет назад в лечебнице «Олимпия» недалеко от Уайт-Плейнс. Инволюционная депрессия, приведшая к самоубийству.

Уинтроп также выказывал признаки расстройства личности в раннем возрасте. У него диагностировали пограничную шизофрению. Это означает, что десятилетиями он мог жить, не причиняя никакого вреда, но в ситуации тяжелого стресса у него мог случиться шизоидный срыв. Богатые шизофреники, бывает, живут всю жизнь без единого срыва, потому что их деньги страхуют их от стрессовых ситуаций.

Констант спросил:

– Вы что, вот такой вот доктор?

– Я психиатр, если вы об этом, – ответил Сандер.

– Но вы нас лечили… как обычно… ну вы поняли… – проговорил Констант.

– Психиатр сначала должен стать доктором медицины, – пояснил Сандер.

Хотя Уинтроп не ушел дальше десятого класса школы, он успешно справлялся, пока не женился в возрасте около тридцати лет. Женился он на проститутке – настоящей закоренелой профессионалке, не наделенной золотым сердцем, как это иногда изображают в литературе. Она вышла на охоту, чтобы заполучить несколько миллионов Фиша каким угодно способом. Она родила ему одного ребенка, но после этого отношения начали портиться. Она пилила его, пока он не зарылся в книгах. Она орала на него днем и ночью. Я не знаю, пыталась ли она довести его до крайности, по крайней мере сознательно, но эффект был именно таким. Он начал ломаться, он стал склонен к насилию; она бежала из дома с ребенком. Последовала длинная и скандальная тяжба. Таблоиды купались в материале. В конце концов их развели. Она получила скромную компенсацию, а он угодил в «Олимпию». Он выказывал симптомы гебефрении…

– Что это такое? – спросил я.

– Это разновидность шизофрении, которая проявляется глупым и дурашливым поведением. Вроде комика, который вечно смеется некстати. Были также несистемные бредовые идеи.

Так вот, прогнозы для гебефрении всегда были плохими. Она быстро усугубляется и приводит к полному отдалению от реальности и расстройству личности. Все заканчивается принудительным кормлением, неспособностью контролировать выделительные функции и так далее. В «Олимпии», однако, работали над новыми средствами, в основном химико-терапевтическими. Мы давали их Уинтропу, и вскоре его поведение перестало ухудшаться и начало восстанавливаться. Год спустя он казался таким же компетентным, как и до срыва, поэтому мы выпустили его из «Олимпии» и водворили обратно в его дом. Мать его умерла, и он страдал от одиночества, но в остальном справлялся.

Профинансировать межзвездную экспедицию он хотел давно и вполне мог это себе позволить, а одним из компонентов его стресса было чувство бесполезности, потому что ни он, ни его отец не были в состоянии закончить образование или получить нормальную работу. Поэтому я подумал, что будет терапевтически полезно позволить ему это сделать, и это послужит делу науки…

Констант прервал его:

– Вы хотите сказать, доктор, что вы послали психа в такую опасную экспедицию только потому, что вы, мозгоправы, решили, что это поможет ему преодолеть какой-то психоз?

– Ну, можно и так сказать, но…

– И вы называете Фиша чокнутым! – прокричал Констант. – Да лопни мои глаза, если это не вы сами психи и есть – рисковать нашими жизнями ради какой-то дурацкой психиатрической теории…

Мэй заголосил:

– Хватит, Хэрри! Не ты определяешь правила в этой экспедиции!

После этого орали уже все одновременно.

Мэй перекричал и успокоил всех, а затем сказал:

– Мне плевать, кто кого считает сумасшедшим. Я вам говорю, что вам следует делать. Хотите пожаловаться – ждите, пока мы вернемся на Землю. До тех пор никаких розыгрышей, шуток, насмешек, подколок и всей этой чепухи. На такой странной планете, как эта, любой розыгрыш – это худшая забава из всех. Вы это видели сегодня. И ты тоже, Хэрри. Понял меня?

Констант промямлил согласие, и мы разошлись.

* * *

Все могло бы обойтись, если бы Констант умел держать рот на замке, но тогда бы он не был самим собой. На следующее утро Уинтроп поднялся поздно и выглядел в целом как обычно, только был потише. Один из членов экипажа пожарил бекон и пошел вокруг стола в главной палатке, раскладывая его. Констант уже закончил завтрак, когда Фиш только начал.

Констант встал, шлепнул себя по большому животу и сказал:

– Не давай ему этот длинный кусок, Уолтер, он подумает, что это змея, и с ним случится припадок.

Он рассмеялся и вышел.

Фиш сидел, будто окаменевший, примерно три секунды. Затем он кинулся из палатки вслед за Константом. Я слышал, как он кричал: «Так это был