Александр Логачев - Красный терминатор, Дорога как судьба

Сосницкий уже миновал яблонево-вишневый садик и сейчас крадучись шел вдоль стены. Темнота обступала со всех сторон. Из-под плотно пригнанных ставен свет не пробивался, что вовсе не доказывало, будто дом изнутри не освещен.

Иногда тишину прорезали чьи-то невнятные выкрики, иногда случались и внятные - вот ветер принес чей-то неразборчивый разговор, но со стороны, противоположной той, куда двигался Сосницкий.

Ага!

Приглушенное рычание и окрик: "Да тихо ты, бестия!" Сторож с собакой вот что это такое.

Сосницкий не захватил из особняка даже завалящего анархистского браунинга. Надеяться на железо - путь слабых, надеяться на себя - путь сильных. Дмитрий огляделся. Конечно, не валялось вокруг мечей и сабель, а равно пулеметов и трехлинеек Мосина, но вот булыжник нашелся. А ведь тоже оружие. Оружие сильных.

Сначала из-за угла выскочила псина. Затем огромный лохматый волкодав вытащил за собой на кожаном ремне коренастого бородатого мужика в зипуне.

Камень, пущенный тренированной рукой учителя гимнастики, попал точно в цель - в голову со съехавшим на затылок заячьим малахаем. Сторож охнул и упал. Волкодав до звона натянул поводок, но - пока не сорвался. Правда, еще рывок-другой откормленной псины, и слетит ремень с руки лежащего кулем охранника. А собачка-то еще та...

И что Сосницкий? Сосницкий сильно и прицельно сложенными щепкой пальцами ударил в собачий нос. От неожиданности и боли волкодав на миг, всего лишь на миг, потерялся, как бывает с человеком, которому влепили ладонями по ушам. Мига хватило Дмитрию с избытком: на то, чтобы за ошейник и за шерсть оторвать псину от земли, поднять над головой... Не хотел Сосницкий убивать животное, виновное только в безоговорочной верности. Но выбора не было. И Дмитрий обрушил собаку на каменную кладку стены. Потом поднял и обрушил еще раз.

Сами собой в мозгу Сосницкого не ко времени стали рождаться такие мысли: "А не ущербна ли подобная, воистину собачья, верность? Без сомнений и колебаний служить хозяину, который вовсе не заслуживает того, ради выполнений приказов которого приходится совершать противное своим желаниям, убеждениям, своей натуре, идти на преступления, причинять зло ни в чем не повинным?" Но Дмитрий отогнал неуместные раздумья - они могли завести слишком далеко, навредить столь необходимой сейчас уверенности. Ныне надо действовать, и действовать ничтоже сумняшеся.

Тем более что сторож пришел в себя. И уже освободился от поводка, на другом конце которого находилась мертвая собака. Вот он поднялся на ноги и вытащил из-за пояса плотницкий топор.

Дмитрий не спеша приближался к своему новому и, конечно же, не последнему на сегодня противнику.

- Замри, нехристь! Ложь руки на загривок! Порублю! - У стража в поношенном зипуне обнаружился сочный бас, которым хорошо, верно, петь народные песни в замоскворецкой тиши после яблочной наливки. А глаза искрили такой злобой, что сомневаться не приходилось - порубит.

Но Дмитрий не внял предостережению - не остановился.

Перед тем, как между ними все произошло, Сосницкий успел пожалеть мужика: в тяжелом, сковывающем движение зипуне, в его-то возрасте, при такой фанатичной вере в возможности топора - какие у него могут быть шансы?

Из многочисленных приемов против лиц, вооруженных холодным оружием, которые в избытке предлагались изученными и освоенными бывшим учителем гимнастики видами борьбы, он выбрал прием из его любимой кара-фу, прием под названием "ухмылка обезьяны". Причем с его применением пришлось поторопиться - Дмитрий увидел, как мужик в зипуне набрал полную грудь воздуху, конечно же собираясь заорать благим матом: "Помогите! Сюда, православныя!"

Сосницкий прыгнул вперед, провоцируя мужика на удар. И добился своего: с удальским выдохом "э-э-эх!" тот опустил лезвие топора на плечо полуголого нехристя.

Увернуться от бесхитростного удара для Дмитрия труда не составило. Опыт и сноровка, судари мои. Уйдя чуть вбок, тут же сделал шаг вперед и врезал лбом сторожу по лбу. Вот она - "ухмылка обезьяны". И противник оказался в нокауте.

Взвалив на спину сторожа, ухватив за лапу труп собаки, он поволок все это дело в темную глубь сада. Где оставил собаку как она есть, топор закинул подальше, а охранника привязал к одной из яблонь собачьим поводком, оплетя руки его брючным ремнем. Да и кляп не забыл, соорудив из нательной рубахи побежденного. Убивать без нужды Дмитрий никого не собирался. Хватит и собаки, которую вовек себе не простит.

Далее Сосницкий направился в ту сторону, откуда примчался мужик с собакой, и обнаружил крыльцо и дверь. Через этот вход, предназначенный, видимо, для челяди, он проник внутрь огромного подозрительного дома, никого не встретив за дверью, кроме неодушевленной темноты...

* * *

Силач развязал Федору руки. А сделал он это ради того, чтобы вдеть их в железные кольца, свисающие со стены на цепях. После чего силач освободил ему рот.

- Где спирт? - спросил он.

Такой поворот событий обрадовал Назарова. По крайней мере, ответ на этот вопрос он хотя бы знал.

- В бутылке, - искрометно сострил Федор.

К счастью для шутников, устроитель пыточной камеры, желая насладиться корчами и конвульсиями жертв, сделал цепи достаточно длинными. А может, не представлял, какой они должны быть длины в нормальном застенке.

Поэтому товарищ Назаров сумел увернуться. Кулак силача, просвистев мимо, влепился в стену.

- Ладно, сволочь, в следующий раз рук не измараю, - сказал силач, дуя на кулак. Он подошел к противоположной стене, чтобы снять кнут. Господии в пенсне повис у него на руке и затараторил:

- Василий Трифонович, разве мы так договаривались? Мы его только должны допросить. Я вас понимаю, Василий Трифонович, это подлинный скот, pensus vulgaris, однако перед тем, как применять меры особенно жестокие, следует прибегнуть к увещеванию. Мы же люди культурные...

- Допроси-ка его сам, школьная штафирка! - рявкнул силач, осознав, что ему не стряхнуть с рукава интеллигента, цепкого, как лесной клещ. - Допроси, а я посмотрю.

- И допрошу, - мужественно ответил гуманист в пенсне. - Пусть Митя решит, кому из нас дальше продолжать допрос.

- Решай, Митька, - хмуро сказал силач.

- Во-первых, не Митя и не Митька, а Дмитрий Иванович, - важно сказал юнец. - Во-вторых, раз у Василия с первого раза не получилось, пусть берется Цезарь Петрович. Потом - я.

"Странная троица, однако", - думал товарищ Назаров, свисая на цепях. За всю свою бурную, временами бродячую жизнь Федор давно уяснил: там, где нет чинов, главенствуют или сила, или ум. Однако здесь и тот, кто имел право первенствовать благодаря своей силе, и тот, кто в другой ситуации взял бы верх умом, спорили друг с другом и подчинялись решениям мальчишки, слабого и, судя по поведению, не очень умного. Что же спаяло в одну группу людей разных и при этом - равных?