Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

Я помню, как стоял на краю парковки супермаркета IGA в костюме, с сумками и дипломатом, когда официально занялся рассвет. Для тех, кто никогда не видел рассвет в сельской части Среднего Запада, – он примерно такой же нежный и романтичный, как когда резко включаешь свет в темной комнате. Земля тут настолько плоская, что ничто не заслоняет и не задерживает появление солнца. Просто внезапно раз – и светло. Тут же подскакивает на десять градусов температура; комары пропадают туда, где они обычно перегруппировываются. На западе крыша церкви Святой Димфны рассыпала по половине городского центра перехлестывающиеся тени. Я пил «Несбитт» из банки – вот такая версия утреннего кофе. Парковка идет вдоль главной дороги города с очень оригинальным названием, которая является внутригородским продолжением шоссе SR-130. На другой стороне Главной улицы, напротив IGA, торчали округлые насосы и змеиный логотип «Синклера» Клита, где по вечерам пятницы собирались лучшие умы старшей школы Фило, чтобы хлестать «Пабст Блю Риббон», искать в сорняках прилегающего пустыря лягушек и кидаться ими в электронную мухобойку, подключенную Клитом к току в 225 вольт.

Это, насколько я помню, единственный раз, когда я ездил на коммерческом автобусе, и не рвусь это повторять. Салон был грязный, кое-кто из пассажиров сидел с видом, будто едет уже несколько дней, со всем вытекающим в плане гигиены и сдержанности. Помню, спинки казались неестественно высокими, для ног имелась какая-то подставка из алюминиевого сплава, а на подлокотнике – кнопка, чтобы откидывать спинку, в моем случае – нерабочая. Маленькая пепельница с откидной крышкой на подлокотнике – кошмар из жвачки и окурков в таких объемах, что крышечка даже не закрывалась до конца. Помню, как видел в начале салона двух или больше монашек в рясе и подумал, что чумазый коммерческий автобус, видимо, соответствует обету нищеты их ордена; но выглядели они там все равно неуместно и неправильно. Одна монашка разгадывала кроссворд. Всего поездка заняла больше четырех часов, потому что автобус делал бесконечные остановки в мрачных городках вроде моего. Вскоре солнце начало припекать хвост и левый борт. Кондиционер – скорее неопределенный жест в сторону абстрактного представления о кондиционере. На пластике спинки передо мной кто-то вырезал ножом или просекателем для кожи жуткое граффити, на которое я посмотрел дважды и потом старался никогда не смотреть на него прямо. В самом хвосте автобуса был туалет, куда никто даже не пытался сходить, и помню, как сознательно решил поверить, что у пассажиров на то есть уважительная причина, вместо того чтобы рисковать и обнаруживать эту причину самому. У эмпиризма есть свои границы. Еще в памяти остался бесконтекстный проблеск женских ног в чистых полиуретановых шлепках, с татуировкой то ли плюща, то ли колючей проволоки вокруг одной лодыжки. И как круглолицый маленький мальчик [94] в шортах, в кресле через проход, с красной сыпью парши на коленях и спящей на соседнем месте предположительной опекуншей (у нее-то спинка откидывалась), наблюдал, как я ел изюм из пакета с обедом, который мне пришлось собирать самому на темной кухне, и как мальчик двигал всей головой, прослеживая траекторию каждой изюминки до рта, а я периферийно пытался решить, поделиться изюмом или нет (в итоге – нет: я тогда читал и не хотел общаться, не говоря уже о бог знает какой ситуации или истории мальчика; плюс парша, как известно, заразна).

Избавлю всех нас от чувственных впечатлений о главном автовокзале Пеории – жуткого на особый манер всех автовокзалов в упадочных городских центрах, – или от двухчасового ожидания в нем, скажу только, что воздух там не освежался кондиционером и даже не циркулировал, что там было чрезвычайно людно и что хватало мужчин – одиноких и по двое-трое, – почти без исключения в пиджаках и шляпах, либо со шляпами в руках, чтобы медленно ими обмахиваться, сидя на стуле (ни одному как будто и в голову не пришло снять пиджак или хотя бы ослабить галстук); и помню, как уже тогда отметил, насколько странно видеть мужчин в расцвете сил с деловыми шляпами, которые обычно замечаешь только на стариках с определенной предысторией и родом занятий. Многие шляпы были эксцентричными или необычными.

Знаю, что во время исследования зоны с таксофоном и торговым автоматом рядом с входом в туалет видел, возможно, самую настоящую проститутку.

Отлично помню дальнейшее мельтешение тех же мужчин в шляпах перед вокзалом, в духоте и дизельных выхлопах; и отлично помню, как наконец прибыли два транспортных седана Налоговой коричневого оттенка тушеной фасоли и встали у бордюра и что у вокзала оказалось слишком много других новоприбывших или переведенных работников Налоговой с изобильным багажом [95], чтобы в седаны вместились все, и порядок их отправки определялся не по назначенному времени регистрации, проставленному на соответственных формах 141-PO (как было бы справедливо и рационально), а по категории GS, указанной на удостоверении Службы, которого у меня, соответственно, не было, и мой довод, что мне конкретно велели присутствовать на пункте приема GS-9 в 13:40 именно для его получения, не произвел никакого впечатления – возможно, потому что несколько других работников, понапористее, одновременно кричали на водителя, размахивая своими вполне существующими удостоверениями; и немного погодя многие из нас остались провожать взглядом набитые седаны, растворяющиеся в трафике, и немало работников просто пожали плечами и флегматично вернулись на вокзал, а у меня осталось ощущение, что это все не только несправедливо и неорганизованно, но и вдобавок кажется мрачным предзнаменованием того, что обещает бюрократическая жизнь.

И, кстати, теперь в качестве краткой вставки – кое-что из предварительного контекста, который я решил не сглаживать и не протаскивать каким-нибудь неуклюжим драматическим приемчиком [96] многих шаблонных мемуаров; а именно:

Среднезападный Региональный центр Налоговой службы – здание примерно в форме буквы «L», расположенное на Селф-Сторадж-паркуэй в районе Лейк-Джеймс города Пеория, штат Иллинойс. Здание только примерно в форме «L» потому, что два перпендикулярных корпуса РИЦа стоят близко, но не непрерывно; зато они соединяются на втором и третьем этажах перемычками – замкнутыми карбонатом стеклопластика оливково-зеленого цвета от непогоды, поскольку через них часто транспортируют важную документацию и перфокарты. В этих воздушных туннелях так и не смогли достичь надежного отопления или кондиционирования, и в летние месяцы персонал Поста зовет их батаанами с явной отсылкой к Батаанскому маршу смерти из Тихоокеанского театра военных действий времен Второй мировой войны.

Большее из двух зданий, построенное в 1962 году, вмещает, по сути, администрацию, обработку данных, хранилище документов и Службу поддержки Поста-047. Второе, где