Андрей Бочаров - Я и Я (сборник)

– Мы даем вам сто тысяч сейчас. И еще сто – через год. Но только если предварительные результаты будут удачными, – сказали ему напоследок они, посверкивая контактными линзами.

Что оставалось делать изобретателю? Ведь на нем лежала ответственность за целую группу бывших однокашников. Талантливых и работоспособных, хотя и без божественной искры. Еще со времен института они поверили в его гений и пошли за ним, отказавшись от собственных карьер. Лучших сподвижников ему было не найти.

Но уже несколько лет они трудились над проектом, ничего не получая взамен. Еще чуть-чуть, и их терпение лопнуло бы. А эти ростовщики были не первыми, кому инженер демонстрировал свое изобретение. Но первыми, кто хотя бы не крутил пальцем у виска.

Он согласился.

Она пришла в тот момент, когда явь вдруг начинает переходить в сон, а сознание расплывается в легкой дымке дремы. Нежное шуршание сминаемой простыни… прижавшееся тело, горячее и одновременно прохладное…

– Кто ты? – спросил я.

– Ангела! – в ее голосе звучал перезвон серебряных колокольчиков.

– Редкое имя… – я усомнился в его правильности. – Может быть, ты – Анжела?

– Анжела – имя для шалавы, – возразила она. – А я – Ангела. Девушка-ангел.

Теперь мне все стало ясно.

– Значит, ты пришла подарить мне неземное блаженство? – усмехнулся я.

– Прекрати говорить со мной так, словно я проститутка! – ее мягкие губы закрыли мне рот, и на несколько минут я утонул в них.

– Выключи свой мобильник, – вдруг сказала она, оторвавшись.

– Зачем?

– Я не хочу, чтобы кто-то помешал нам.

– Но кто тогда нас разбудит?

– Солнце.

– А если что-то случится?

– Где?

– В мире.

– Значит, мы пропустим это событие, – ее губы вновь коснулись меня, и я забыл обо всем…

Меня разбудил шум на улице. Кто-то хлопал дверцей машины. Где-то поодаль ревела полицейская сирена. Я открыл глаза и тут же зажмурил их – луч солнца сумел пробиться через частокол жалюзи и ослепил меня. Судя по всему, день был в самом разгаре. И это означало только одно – я не успел убраться из города на утреннем автобусе.

Не вставая с кровати, я завертел головой по сторонам. Свернувшееся в жгут одеяло, разбросанные подушки. И я, один, на смятых простынях… Ангелы больше не было. Она ушла вместе с ночью.

Я подобрал валяющийся на полу мобильник. Аппарат был мертв. Точно, ведь я сам отключал его! Но сколько сейчас времени? Большим пальцем я ткнул в полустертую от частых нажатий кнопку «Вкл» и снова откинулся на подушку, дожидаясь, пока на экране проявятся часы. Однако едва экран осветился, как телефон издал противный писк. Звонил приятель-телерепортер.

– Ты почему не брал трубку?! Я названиваю тебе уже час!

– Что-то важное?

– Очень! Очень! Твой дом окружен полицией. Говорят, что ты замочил этих крыс из «Вайнер и Вайнер»!

– Это не я. Это…

– Все равно! На полицию давят. За фирмой стоял кто-то с самых верхов. Делай ноги скорее!

Я бросился за одеждой. Но предупреждение пришло слишком поздно. На лестнице уже слышались тяжелые шаги. А другого выхода из квартиры не было. Ночь с Ангелой слишком дорого обошлась мне…

Лаборатория изобретателя нисколько не походила на их собственный стерильный офис, и это сильно раздражало «ростовщиков».

– Какие результаты вы уже можете показать нам? – спросили они, брезгливо оглядывая захламленное полуподвальное помещение. Лаборатория пустовала – в пятницу вечером отдыхать хотят даже ученые.

Изобретатель снимал «каземат» не от хорошей жизни. Каждый доллар из транша он старался вложить в дело. Но кредиторов больше интересовал результат…

– Опытный образец готов, – изобретатель радостно продемонстрировал им мешанину плат и проводов. – Дело за испытаниями.

«Ростовщики» с недоумением посмотрели на спутанный комок. И уточнили:

– То есть, вам нужны еще деньги?

– Да. И время.

Они переглянулись и сразу поняли друг друга.

– У вас есть месяц на то, чтобы вернуть наши двести тысяч или запустить прибор в серийное производство!

– Да вы что?! – задохнулся изобретатель. – На это уходят годы…

Однако они не слушали его. Они привыкли, что должники обычно плачутся. Чем жестче с ними, тем лучше, считали они. Но он не был обычным должником. А они этого не поняли.

Входная дверь чуть ли не гнулась под напором стучащих. Казалось, что снаружи она вся уже покрыта вмятинами от их бронебойных кулаков…

– Не подходи к двери! – жестко приказал мне Чарли.

Он стоял за углом в гостиной, и черный пистолет в его руке снова жаждал крови.

– Уйди с линии огня. Если они будут стрелять в дверь, то попадут в тебя.

Я спрятался за его спину. У него была удобная позиция. Спереди его прикрывала стена, и одновременно он видел входную дверь в большом зеркале в прихожей.

– Почему ты не уехал? – спросил Чарли, пристально вглядываясь в зеркало.

Стук прекратился. Похоже, омоновцы, отчаявшись решить делом миром, готовились к штурму.

Что я мог ему ответить? Рассказать про Ангелу?

Мне не пришлось ничего выдумывать. Раздался взрыв, и дверь влетела в прихожую. А следом в белесых клубах штукатурки показалось несколько темных фигур… Высунув руку с пистолетом из-за угла и ориентируясь на картинку в зеркале, Чарли начал стрелять. Тяжелый пистолет в его руке ни разу не дрогнул.

Но тут и сзади нас послышался шум. Разбрызгивая осколки стекла, в окна влетели еще двое. Выставив вперед короткие автоматы, они бросились к нам.

Чарли понадобилось всего несколько секунд, чтобы перенести огонь вглубь квартиры. Однако было поздно. Группа захвата действовала молниеносно. Я успел увидеть, как пуля чиркнула по шлему одного из омоновцев, срикошетив в телевизор. А потом свет выключился…

Изобретателю нужно было пару лет и несколько сотен тысяч долларов. Вместо этого перед ним поставили ультиматум.

Изобретателю нужны были подопытные крысы для испытаний. Но крысы в человеческом обличье не дали ему такого шанса.

Изобретателю оставалось доказать свою теорию на практике. Но провести испытание он мог только на единственно доступном ему материале – на самом себе.

Он включил прибор и надвинул на голову пучок проводов.

– Подсудимый, суд предоставляет вам последнее слово. Вы хотите что-то сказать?

Судья, высокий дородный мужчина, обращался ко мне. Но что я мог ему сказать? Что это действительно мое последнее слово? Или что виноват не я, а Они?..

Я смотрел в гладко выбритое лицо судьи, и мне хотелось, чтобы гримаса безмятежности сползла с него, как краска с дешевой китайской игрушки.