Василий Головачев - Милосердие динозавра (повести)

Палеонтолог последовал за ним, но с полдороги вернулся и еще раз заглянул внутрь чудовищного яйца — теперь было совершенно очевидно, это было яйцо с живым зародышем! Как специалист Алиссон знал, что его коллеги не раз находили яйца динозавров, но окаменевшие, утратившие прежние качества и материальный состав, однако живых яиц не находил никто, он был первым…

— Я не хотел заявлять об этом один, — сказал Кемпер, когда они выбрались наверх, на уступ, и смотрели на останки монстра. — Да и времени, честно говоря, не было, второй месяц испытания гонят одно за другим, передохнуть некогда. Мой напарник заболел, и я позвонил тебе. Кстати, когда я нашел скелет, яйца были целехонькие, дырки в них появились только неделю назад.

— И ты никому ничего не говорил?

— Зачем? Здесь никто не ходит, не летает, кроме спецбригады обслуживания полигона, которой эти кости до лампочки, так что сохранность тайны обеспечена, и денежки за сенсацию все наши. А интересная зверюга была, да? И радиация ей нипочем!

— Не путай причину со следствием, похоже, она сама была радиоактивна, радиация полигона тут ни при чем. — Не обращая внимания на стекающий по лицу пот, Алиссон снова достал фотоаппарат и доснял пленку до конца. — Любопытно, что помогло скелету выбраться на белый свет? Судя по базальтам, это ларамийская складчатость, конец мелового периода — начало палеогена…

— Оползень, — сказал Кемпер. — Все четыре уступа образованы оползнями, последний и вскрыл скелет. Это же полигон, каждый взрыв трясет землю не хуже, чем природная стихия.

— Мезозойская эратема, — бормотал Алиссон, не слушая друга; он все еще находился в трансе. — Фанерозой… ни триас, ни юра, ни мел не могли породить таких гигантов… невозможная вещь!.. Даже бронтозавры не могли жить только на суше, не говоря уже о сейсмозаврах, и большую часть жизни проводили в воде, а ведь они весили всего около ста тонн. Понимаешь?

Кемпер повел Алиссона обратно к самолету.

— Рад, что тебе интересно, но пора и отдохнуть.

— Радиация… — продолжал бормотать Алиссон. — Может быть, все дело в радиации? Просто перед нами результат мутации, обособленная экологическая ниша? Чем не гипотеза? Впрочем, любое живое существо на Земле должно быть приспособлено к ее гравитации, это закон. Что ж, выходит, этот провозвестник апокалипсиса не подчинялся законам физики? Как он таскал свое тысячетонное тело? Никакие мышцы не в состоянии этого сделать и никакие кости не выдержат такой вес!

— Снова ты за свое. Вот он же, перед тобой, можно пощупать руками. У него кости словно из металла, я пробовал отломать кусочек — не смог. Попытаемся взять анализы под вечер, когда немного спадет жара. Я буквально плаваю в поту, никакой регуляции в этих саванах, врет реклама…

Они с наслаждением сбросили с себя «пингвины», вымылись водой из бака, пропахшей пластиком и железом, и переоделись в сухое.

Алиссон никак не мог успокоиться, у него от волнения дергалось веко, и он тер глаз, все бормоча что-то, исписывая страницу за страницей своего корреспондентского блокнота. Кемпер только посмеивался, понимая, что Норман сам придет в себя и станет прежним Алиссоном, веселым и простым.

В шесть часов вечера они предприняли еще один поход к скелету неизвестного животного, которому Алиссон дал название суперзавр-сверхъящер. Полюбовались на плавающих в зеленом желе зародышей, готовых вот-вот появиться на свет, и попытались откопать череп суперзавра, утонувший в обломочном материале почти по шейные позвонки. Но, во-первых, в скафандрах работать лопатой было неудобно, изыскатели вспотели уже через две минуты, во-вторых, для освобождения черепа нужен был по крайней мере ковшовый экскаватор, потому что Алиссон с опозданием определил длину головы исполина метров в пятнадцать, и в-третьих, радиация возле скелета была-таки выше защитных свойств «пингвинов», предназначенных для работы в горячих зонах атомных реакторов на подводных лодках с радиацией не выше сорока рентген в час.

И все же Алиссон сумел уловить характерные особенности строения черепа зверя и, придя в лагерь, набросал сначала его эскиз, а потом и реконструкцию головы ящера. Получилось нечто экзотическое, непривычное, ни на что не похожее. Алиссон даже засомневался и сделал необходимые расчеты, но рисунок не изменился: голова суперзавра представляла собой сложный агрегат из трех подвижных рыл с рогами, причем глаз у этого монстра было тоже три — один спереди и два по бокам. Хотя вполне могло случиться, что отверстия, которые Алиссон принял за глазные, служили для других целей.

— Ну и урод! — пробурчал потрясенный Кемпер. — Ты случайно не последователь Босха? Этот зверь больше похож на бурильную установку, чем на живое существо. Ничего похожего на твоих обычных динозавров.

— Обычных. — Алиссон усмехнулся. — Ты говоришь так, будто сызмальства охотился на них с луком и копьем. Знаешь, сколько видов зверья репродуцировала природа в мезозое? Около ста пятидесяти тысяч! А мы знаем, вернее рассчитали, облик всего около трех тысяч видов, то есть два процента, а раскопали и реставрировали и того меньше. Никто не может представить, какие чудища жили в те времена.

— Но мы же наткнулись на одного из них… Алиссон покачал головой.

— Не уверен.

— Что?! Ты хочешь сказать, я этого монстра смастерил своими руками?

— Нет, не смастерил, сие не под силу и всему нашему институту, но у меня мелькнула мысль: что, если наш сверхъящер не является жителем Земли?

Кемпер перестал помешивать в котелке суп из концентрата, варившийся на походной спиртовой горелке.

— Ты не оригинален. В свободное время и я почитываю научно-популярную литературу и знаю, что такое панспермия. Хочешь сказать, что спора или яйцо этого зверя выпало на Землю из космоса, а он потом здесь родился? Лично мне нравится вариант первый: суперзавр — детище мутации. В истории Земли столько белых пятен, что нет смысла искать пришельцев там, где их нет. Природа более великий творец, чем мы думаем. Во всяком случае, богу с ней не сравниться.

Алиссон с любопытством слушал летчика, вдруг открыв в нем качества, которых еще не знал: любознательность, начитанность и способность к философским обобщениям.

— Бога нет, — сказал он. — Вернее, я в него не верю.

— Я тоже, хотя твоя поправка говорит о многом. В мире столько безумия, как говорил Стендаль, что извинить бога может лишь то, что он не существует.

— Не помню, кто сказал, что безумие — избыток надежды.

— В таком случае я безумен сверх меры. — Кемпер разлил по алюминиевым тарелкам дымящийся суп. — Я настолько безумен, что надеюсь дожить до глубокой старости.