Наталия Ипатова - Имперский Грааль

— Вам решать. Однажды вы мне поверили, хотя оснований было не больше. Что-то изменилось?

— Сейчас речь зашла о чем-то таком, чего я не понимаю, — хмуро признался Норм. — Однако у меня есть основания полагать, что за это «что-то» «кто-то» с легкой душой пожертвует и планетой, и экспедицией и любым укоренившимся здесь производством. С другой стороны, кого можно назвать собственником технологии? Вашего бывшего императора? Едва ли он имеет к этому отношение сейчас. Ты сам себе хозяин и сам за себя отвечаешь. Ты взрослый, и я тебя не должен охранять ни от жизни, ни от женщин. Я не должен решать твою судьбу. Вы между собой поговорили?

— Да, — просто сказал Рубен. — Если Зиглинда считает, что я ей нужен, то я принадлежу Зиглинде.

— Тогда я не должен решать за вас, верить вам друг другу или нет. Что радует меня, если честно. Итак, мы говорим о наших секретах в присутствии мадемуазель Люссак. Я вас слушаю.

— Брюс поделился со мной некими предположениями, а к тому времени я уже и сам кое-что заподозрил. Пусть сам расскажет.

— Я знаю, кто испортил «Нырок»! — заявил Брюс и покраснел.

— А разве это не Бротиган тогда впервые покушался на миз Монти?

— Даже если и Бротиган, как бы он влез в опломбированный на заводе блок без ведома механика?

— Я тут научился еще кой-чему, dux bellorum. Или теперь должно говорить — сир? Выяснилось, я могу перекинуться в любую вещь по выбору. Свойство ли это Авалона, или способности мои развились, и бессмертие стало навыком, а не даром — я не знаю. Хочу попробовать в других условиях. Важно, что до сих пор я переодевался в то, что летает. В первый раз на «реполове» это спасло мне жизнь, когда я потерял движок. Тогда, на «Нырке», с поврежденными навигационными системами, я воспользовался бортовыми самописцами, чтобы вернуться собственным следом. Смею предположить, это выручило всех. Мне понравилось. Чем больше я увлекался этим спортом, тем на все более длительный срок покидал тело. При этом я совершенно не задумывался насчет его, тела, комы или клинической смерти. Я возвращался и находил тело готовым для себя. Что-то же должно заставлять легкие дышать, а сердце — сокращаться, содержать его для меня в готовности? Иначе ведь — кусок мяса…

— Он разговаривал со мной, когда был Нырком!

— …а сам я не помню. Понимаешь, к чему мы клоним?

— Мы тут только что рассуждали о папиных достоинствах, ну, против моего клона. А кто-нибудь подумал, куда делся клон? Сколько нас было там, в амфибии? Четверо — если по головам.

— Я его не чувствую, — признался Рубен. — Я занял тело, пока его изначальное сознание спало. Я привык, что оно молчит. Но это не значит, будто он не чувствует меня. Я-то весь вот он, и думаю громко, и действую самостоятельно.

— Хочешь сказать, будто вас там сидит двое, и один — внутренний вредитель?

— Ну, если бы кто ко мне вперся, я бы его не приветствовал, знаете ли. Когда-то я думал, что наличие тела очень важно. Самое большое желание Назгула — вновь обрести тело. Самый большой страх Назгула — быть забытым на долгие годы в промороженном суперсекретном ангаре и гадать, жив ли хоть кто-то из тех, кто еще помнит про тебя. Но что там дальше? А дальше я размышляю о возможностях и о поле, где бы я их применил. Что есть личность? Информация плюс энергия. Ну… мы тут все философы постольку-поскольку, извините, если кто умнее. Информацию можно записать, передать… скопировать? Информация ведь такая штука, ее при передаче становится больше, в источнике передачи ее не убывает. Хотя личность, конечно, очень специфическая информация. Я не хочу произносить слово «душа» — оно слишком большое.

Последовавшая за этими словами пауза была наполнена воображением, аж мухи в воздухе вязли, если бы тут вообще были мухи. Интересно, лаборатория синтеза клонировала мух?

— То — ты. А то — другая личность.

— В общем, вот что у меня есть в общий котел. Такая вот фигня у тебя на балансе, бери и пользуйся. Придумаешь, что с этим делать — честь тебе и хвала.

— На балансе у меня сплошная фигня, одной больше… Погоди, так кто все-таки сломал датчик: ты или второй? Насколько я понял, ты вселился в амфибию уже после поломки? С чего вы вообще решили, что проблема имеет место быть? Я до сих пор думал, что твоя личность поглотила ту, меньшую.

— Я всю дорогу тренировался, — признался Рубен. — Может, я и сломал, пока скакал туда-сюда. Это ж какие клапана выдержат? А насчет поглощения: я тут подумал… кажется, они не могут. На уровне аксиоматики. И потому же я очень сомневаюсь насчет дублирования. С точностью до хромосомы можно сдублировать носитель, но — меня?

— И что нам с вами делать?

— Убедиться, что я не гружу вам вакуум. Допросите меня с применением «наркотика правды».

— Клонов нельзя, таков закон. Мы ничего не знаем про твою биохимию.

— Рискните. Вы большим рискуете, если этого не сделаете. А я временно выйду. В крайнем случае у вас будет, — Рубен оглянулся в поисках подходящего вместилища, — ну хоть бульдозер.

Брюс подумал, что бульдозер отцу не пойдет. Норм тоже усомнился:

— Просить Кэссиди применить «наркотик правды», даже если тот у него с собой — все равно, что посвящать его в детали. У него-то навряд ли к тебе личное отношение. Едва ли он станет хранить твой секрет.

— Я могу рассчитать дозу и сделать инъекцию, — сказала Мари. — Не надо чужих.

— Не надо инъекции.

— Не понял. Ты сам предложил…

Брюс замахал на всех руками, скакнул в кабину и включил передатчик на громкую связь. Ну, на достаточно громкую.

— …и вот что я думаю: если это существо, в отличие от меня, меня слышит и занимает тело, когда я его освобождаю, и ведет себя тихо из чувства самосохранения — думаю, я все-таки его подавлю в случае бунта, поскольку я сильнее и доминирую…

— Не надо инъекций, — повторил «Рубен». — Иначе я тоже свалю куда-нибудь. У меня, может, принципы. В конце концов, терпеть ли физическую боль — личное дело каждого, а эти фишки насчет растормаживания центров удовольствия всегда казались мне гнусными. Я умею все, что умеет он. Думаешь, это ты прыгнул в лучемет Волчицы, когда она уже курок спускала? Ничего подобного. У тебя для этого просто не хватило бы воображения. Это я спас нам обоим это тело, и между прочим не для того, чтобы кто-то за здорово живешь рисковал его биохимией. Доминирует он, ага. Ну, допустим… А еще он мерзко с ним обращается!

Какая у него странная улыбка. Неуверенная и вызывающая одновременно. Мари Люссак посмотрела на «Рубена» с испугом и отодвинулась. Психика восемнадцатилетнего в тридцатилетнем теле — кто бы подумал, что это может быть непривлекательно!

— Если ты уйдешь, — возразил Брюс, — тело, скорее всего, погибнет.