Роберт Силверберг - «Если», 1998 № 03

А потом планёр взмыл в небо.

За ревом толкачей ничего слышно не было. Взлетали мы под неимоверным углом, посильнее, чем когда сквозь тучи прорывались. А сейчас облаков не было никаких, встающее солнце удивленно заглянуло в стекла кабины и ускользнуло. Планёр мотало и крутило, крылья дугой выгибались вперед, и как ухитрялась Хелен вести машину — один Господь знает.

Луиза так и не успела пристегнуться. Сейчас она почти лежала на спинке, медленно сползая на меня. Нетрудно было сообразить, что если настоятельница, почти не уступающая мне весом, слетит с кресла, то вылетит сквозь заднее стекло кабины, возможно, прихватив и меня.

Вот и облегчение машине…

Упершись в шею Луизы, я изо всех сил удерживал ее от падения. К счастью, Хелен заметила неладное и стала выправлять полет. Мы уже были над водой, и планёр разворачивался, ложась на курс к берегу.

— Крылья сейчас лопнут! — вдруг крикнула Хелен.

А перед нами уже возникал линкор. Мы должны были пронестись над ним, и кажется, нас заметили.

С острова в планёр палили все, кому не лень. Вспышки и клубы белого дыма пестрели среди деревьев и зданий, видно, преторианцы готовы были нас угробить, лишь бы не дать уйти. Но попасть оттуда в нас или важную тягу перебить — это невозможная удача нужна.

А вот с линкора били серьезнее.

Полыхали по бортам вспышки — в нас стреляли из скорострельных пулевиков. Расстояние еще было велико, но неумолимо сокращалось, а когда в воздухе сразу тысячи пуль — одна, да и отыщет цель.

— Сворачивай! — закричал я. — Хелен!

Но летунью больше волновал стонущий от напряжения планёр, чем стрельба. Покачивание планёра — будто Хелен выбирает курс… Она рванула рычажок, знакомый мне еще по прежней машине.

Вот только раньше толкачи отцеплялись уже пустыми, гаснущими. А сейчас они были в самом разгаре работы.

Две дымные струи ушли из-под крыльев. Бочонки толкачей, освобожденные от необходимости тащить планёр, мигом ушли вперед. И не беспорядочно кувыркаясь — видно, узкие ребра-крылышки придали им устойчивость. По ровной дуге они мчались к линкору.

Оставшаяся пара толкачей несла нас вперед. В скорости мы будто и не потеряли, видно, сказалось уменьшение веса.

Хелен издала воинственный клич. Это был не просто выкрик, а какая-то безумная боевая песня…

Планёрной атаки недолог век,Ведь крылья нам Бог не дал,И падаем с неба, в песок и снег,На вражьих мечей металл…

Луиза издала слабый стон, то ли протестуя против богохульства, то ли просто в ужасе.

А умчавшиеся толкачи летели к кораблю. Я вдруг понял, что Хелен не просто убегает. Она атакует! Державный линкор! Да что там мои грехи — Ночная Ведьма, считай, подняла мятеж!

Повешение. Или четвертование.

Один толкач пронесся сквозь паутину мачт и снастей: будь у линкора паруса подняты — точно бы вспыхнули. А так пронесся над бортом, воткнулся в воду и сгинул.

Но второй толкач, оставляя за собой полосу огня и дыма, ударил в палубу, рядом с большой оружейной башней, откуда шла беспрерывная пальба. Вспыхнуло пламя, повалил дым. Конечно, урона серьезного горючая смесь из расколовшегося толкача не нанесла, это же не боевая ракета. Но палубу затянуло дымом.

А это было хорошо, потому что нам все равно лететь над кораблем, и там никто пуль жалеть не станет…

Для неба придумал Бог синий цвет,Но тут он промашку дал.Багровым и черным затмило рассвет,Когда мой планёр взлетал…

Хелен пела не очень-то музыкально, но зато от души, громко. Но тут Луиза издала тонкий визг, и летунья осеклась. Видимо, поняла, что монахиня способна вцепиться ей в волосы, и это никак не будет способствовать полету.

— Ильмар! Маркус очнулся?

Я посмотрел вниз, встретился глазами с мальчишкой.

— Я в порядке, — сипло подтвердил Маркус.

— На линкоре выдвигают катапульты. Хотят запустить свои планёры. Это конец. Или собьют, или проследят, куда летим.

Хелен сейчас изъяснялясь фразами, короткими будто удар кнута. Я понимал — ею овладело боевое безумие, она близка к состоянию берсерка. Еще миг — закусит конец рулевого рычага и кинет планёр на корабль…

— Надо помешать. Бомб у нас нет. Слышишь?

— Да, — Маркус привстал, и от этого движения планёр качнуло. — Что я могу? — на самое ухо крикнул он Хелен.

— У тебя на Слове тонны три стекла и железа!

Маркус посмотрел на меня круглыми глазами. Я, честно говоря, тоже решил, что летунья с ума сковырнулась.

— Пройдем над палубой. Низко. Крикну, когда сбрасывать.

— Я же в кабине! Я не могу сейчас Слово говорить!

— Высунься! Выпрыгни! Что хочешь делай, но палубу накрой!

Планёр клюнул носом и начал снижаться.

Я понимал, что Хелен права. Погонятся за нами другие планёры — все. Пусть даже не собьют с небес — летунья не зря говорила, что бой в воздухе почти невозможен, но увидят, где мы опустились, поднимут тревогу…

Вот только как сбросить чудовищный груз, принятый Маркусом на Слово? Что рукой взял, то в руке и появляется. Разрежет наш планёр пополам стеклянная стена, вот и все дело.

— Быстрее! — не оборачиваясь, велела Хелен. — У вас две минуты!

Я задергал головой. Так, выбить стекло или прорвать обшивку… нам ведь не привыкать, точно, Маркус? А что дальше? Пусть даже высунет пацан руки, ухитрится Слово произнести — возникшая из Холода стена сломает крылья. Но под кабиной ничего нет!

Выхватив нож, я дернул Маркуса на себя, тот кое-как втиснулся на сиденье. Нагнувшись, я принялся рубить рейки под ногами.

— Сломаешь опорный киль или лонжероны — вмиг рухнем! — сообщила Хелен, даже не оглядываясь. По звукам все поняла.

Знать бы еще, где эти кили и лонжероны… Сплошные планки и бамбуковые трубки, порой какие-то тросики попадаются… их лучше не трогать.

Наконец лопнул последний слой ткани, и под ногами у меня засвистела дыра. Узенькая, но Маркус вроде должен протиснуться. И планёр пока не рассыпался, значит, угадал я.

— Лезь, — коротко, будто от Хелен заразился, велел я.

Мальчишка в ужасе смотрел вниз. Метрах в ста под нами бежали волны, видно было даже желтое песчаное дно. Мелко здесь, не зря линкор к берегу не подошел.

— Давай! Головой вниз! Я держу! Когда надо будет бросать…

А как подать знак? От ветра даже в кабине кричать приходится, а когда Маркус высунется, так вообще ничего не услышит.

— Я тебя ущипну, — порадовал я Маркуса. — Первый раз — приготовиться, второй — произносить Слово!