Брайан Олдисс - Малайсийский гобелен

Мы углубились в дикие леса. Тишина действовала мне на нервы. Давненько я не оказывался в таком полнейшем одиночестве. Я начал шепотом разговаривать с Брэмблом и похлопывать его по шее. Иногда то справа, то слева мелькали другие охотники, но тут же пропадали в зарослях.

Местность становилась все более каменистой. Мы ехали по руслу давно высохшей реки. С обеих сторон нас плотно обступали деревья. Узкую полоску неба временами пересекала тень — в высоте парил на огромных перепончатых крыльях итерозуб. Вскоре листва полностью скрыла нас, и ветви переплелись над нашими головами. Мы продолжали углубляться в лес.

Вскоре мы выехали на курган, заросший чертополохом и усеянный камнями. Взобравшись выше, я заметил, что другая сторона кургана резко обрывалась. На том склоне должна быть большая выемка, а может, и пещера. Здесь, возможно, было лежбище рептилий. Спешившись, но крепко ухватившись за повод коня, я подошел к краю обрыва. Пристально вглядываясь, бросил камень. Ничто не шевельнулось. Издали донеслись очень слабые голоса. Кто-то уже начал охоту. Я прислушался. Крики больше не повторились. В лесу царила тишина.

Сев на Брэмбла, я направил его к месту, где можно было спуститься вниз и обследовать пещеру. Мы сделали большой круг: я знал, с какой скоростью могут двигаться хищные рептилии.

Как я и предполагал, там была пещера. Вход в нее почти полностью закрывали кусты. Трава вытоптана, но костей нигде не видно. Я двинулся вперед.

Невозможно было определить глубину пещеры. Когда мы приблизились почти к самому входу, оттуда выскочили, издавая хриплое кваканье, две твари. И хотя копье у меня было наготове, я был застигнут врасплох. Я прилип к седлу, не в состоянии даже пошевелиться.

Животные были величиной с борзую собаку. Они бежали на задних лапах, задрав вверх толстые хвосты. Кожа зеленая, с бурыми пятнами, на брюхе желтая. То были попрыгунчики или когтистые гремучки, или что-нибудь в этом роде, быстроногие, как и все мелкие обитатели леса. Они бежали, раззявив угрожающие зеленые пасти.

Да только мы им были явно не по зубам. Они в испуге обогнули нас с двух сторон, юркнули в кусты — и только я их и видел. Твари были ошарашены не меньше, чем я или Брэмбл, который в ужасе шарахнулся прочь и галопом поскакал между деревьев.

На какое-то время я совершенно растерялся. По мне хлестали ветви деревьев, кусты, папоротник. Припав к шее быстро несущейся лошади, я криком пытался остановить ее. Я припомнил все свое умение обходиться с лошадьми и пробовал успокоить Брэмбла. Но лошадь продолжала бешено скакать, пока нам не встретился ручей, почти скрытый зарослями бамбука. Здесь Брэмбл внезапно остановился, и я чуть не перелетел через его голову. Он принялся смиренно пощипывать травку.

Я, тяжело дыша, спрыгнул на землю. Меня била крупная дрожь.

— Нечего бояться, дружище, — сказал я, беспокойно оглядываясь по сторонам и невольно понижая голос.

Над лесом висела коричневатая пелена. Ветви склонились в безмолвной неподвижности. С плеском разбивались о землю капли воды. Ничто нам не угрожало, но меня не покидало ощущение угрозы.

Я вел Брэмбла по берегу ручья, машинально следуя изгибам русла и пытаясь уловить голоса других охотников.

— Мне нужно было сразить одного из тех попрыгунчиков, Брэмбл, — сказал я. — Я упустил свой шанс. Рискуем больше ничего не встретить.

Ручей был около шести метров в ширину и очень мелкий. Он журчал меж корней кустов и вырытых в илистых берегах крысиных нор. Заросли бамбука стали настолько плотны, что мы были вынуждены повернуть от берега. И все же я старался держаться ближе к воде — ручей подсказывал мне, куда двигаться. Вскоре я лишился и этой возможности. Я громко крикнул и сам испугался — так одиноко прозвучал мой голос. Ответа не было.

Спустя некоторое время мы снова вернулись к ручью. Теперь он был шире и еще мельче. На нашем пути встали сплошные заросли ежевики и стволы старых, мощных сосен. Пришлось войти в воду и двигаться дальше по руслу. Путь вел во мрак. Это были девственные леса, которые когда-то покрывали всю Землю.

По-прежнему ведя Брэмбла па поводу, я буквально протискивался между сучковатыми, замшелыми стволами. Ручей зазвенел громче, прыгая по многочисленным камням. Это несколько взбодрило меня. Я решил, что мы попали на соседнюю территорию, и надеялся соединиться с другими охотниками или, по крайней мере, отыскать межевые знаки и сориентироваться.

Но вместо этого ручей вдруг исчез. Продравшись сквозь заросли бузины, гнущейся от тяжести созревших ягод, я резко остановился. Брэмбл от неожиданности уткнулся головой мне в спину, чуть не сбросив меня в воду.

Перед нами круто вздымался утес из камня темного, как лицо тюремщика. Кривые сосны на вершине казались спадающими на лоб растрепанными волосами. Наш ручей втекал в расселину у основания скалы. Вода бурлила и подымалась невысоким валом перед тем, как устремиться в черноту.

Оказывается, мы, вместе с ручьем, спустились в ущелье, которое тянулось в обе стороны до горизонта. Утес был частью противоположного крутого склона, забраться на который было бы трудновато. Мне пришла в голову шальная мысль, что я дошел до границы Малайсии, и что далее начинается царство совсем иных сил. Эту мысль подтверждала и перемена растительности. Светлые лиственные леса остались позади, а за ущельем, за скалистой грядой, насколько хватало глаз, видны были лишь огромные темные ели или сосны. Их верхушки четко вырисовывались на фоне уже потемневшего неба. Сгущались сумерки.

Я обнаружил, что за мной наблюдает бородатый мужчина. Невзирая на опасность, он стоял на самой верхушке утеса, как раз над расселиной, в которую впадал ручей.

— Как мне попасть в Джурацию? — крикнул я. Ответа не последовало. Я не мог разглядеть бородача как следует. Он казался обнаженным, если не считать мохнатых штанов. В его неподвижности было что-то тревожное. И мне не нравилось, как он смотрел на меня.

— Язык проглотил?

Вновь тишина. Это была статуя, а не человек. Но статуя не человека, а сатира. Выше пояса — мужчина, ниже — козел. Из взъерошенной шевелюры выступали маленькие рожки.

Я был несколько разочарован, но почувствовал и облегчение. Все же лучше быть проигнорированным статуей, чем человеком.

Таким образом, я оставался наедине с наступающей ночью и со своей лошадью, которая уткнулась мне мордой в плечо. Я решил перейти на ту сторону ручья, там, вроде, заросли были не такими густыми.

Под каменным взглядом сатира, ведя за собой Брэмбла, я вошел в воду и выбрался на другой берег. Я уже собрался сесть на коня, как мой нос учуял запах гари. Запах проник в мой мозг и повлек меня вперед, словно на поводке. Он направлял мои ноги, тянул меня за одежды. Вокруг меня извивались медлительные тени, меняли очертания, окраску и формы. И я понял тайну этих форм, являющихся воплощением первичного принципа зла. Этот ужасный, все подавляющий запах и тусклый свет подчеркивали, что я двигался сквозь материю, являющуюся всего лишь подобием, иллюзией дыхания Создателя Тьмы и Хаоса.