Сергей Смирнов - Фантастика-1971

— Я тебе не помешаю? — спросила Тинка, останавливаясь в нескольких шагах.

— Нет, — ответил Алеша.

Тинка подошла ближе и села прямо на сыпучий прохладный песок.

— Ты ждешь отца?

Мальчик обернулся.

— Откуда ты знаешь?

Тинка вздохнула.

— Знаю.

Обхватила руками коленки и добавила:

— Я ведь тоже ждала маму. Долго ждала, целых два года.

Тинка помолчала и грустно пояснила:

— Она была на Юпитере. Была, была — и вдруг пропала связь. Туда летали, на Юпитер. И сказали мне — твоя мама больше к тебе не придет. Никогда…

И резко обернулась к Алеше.

— А я не верю. Не верю — и все! Кому от этого хорошо, что она никогда не придет? Скажи, кому? И зачем, зачем такая несправедливость? И я думаю: а вдруг они ошиблись, вдруг она все-таки придет? Понимаешь, возьмет и всем им назло придет!

Она замолчала, закусив губу.

Алеша молчал, лицо его было сурово и сосредоточенно. Потом он осторожно коснулся руки девочки.

— Смотри, Тинка, сейчас взойдет солнце. А мой папка, — у него сорвался было голос, но он упрямо повторил, — а мой папка говорил, что нет ничего красивее восхода солнца над морем.

ВИКТОР КОЛУПАЕВ

Зачем жил человек?

1

Владимир Чесноков заглядывал то в одну, то в другую дверь, не зная, к кому обратиться, и не решаясь задать вопрос. Сотрудники молодежной газеты «Утренние зори» деловито сновали по коридору, не обращая на него внимания, — мало ли постороннего народу приходит в редакцию. К обеду его фигура уже примелькалась, и ответственный секретарь бросил на ходу: — Хлесткий заголовок для статьи о пионерлагерях. А?

— У меня стихотворение, — ответил Чесноков.

— Чтоб не стандартно и в самую суть? А? — остановился секретарь.

— Стихотворение… вот… — Чесноков бережно вытащил из внутреннего кармана пиджака лист бумаги и начал разворачивать его.

— А, — досадливо сморщился секретарь. — Стихи, стихи! Прозы сейчас пишут мало. — И’ он неопределенно махнул рукой куда-то в конец коридора.

Чесноков потоптался еще немного и уже собрался плюнуть на все и уйти, но в это время в коридоре снова появился секретарь.

— Ну что у вас с вашим стихотворением? Что Пионов сказал?

— Ничего.

— Он всегда так. Не унывайте.

— Я его даже и не видел еще.

— Правильно. Он сейчас в командировке. Вся поэзия в командировках.

— Большое стихотворение?

Чесноков не успел ответить.

Ответственный секретарь взял его под руку, подвел к дверям с надписью «Редактор» и, втолкнув в комнату, крикнул:

— Тимофей Федорович, это мой знакомый! Борис!

Чесноков оказался посреди комнаты. Смущение его достигло предела. Тимофей Федорович, сорокалетний мужчина, уже страдающий одышкой и давным-давно забывший, чем интересуется юность, сидел за столом и писал заявление о переводе на другую работу.

Он уже давно чувствовал, что перестал понимать молодых сотрудников своей газеты, ходивших с модными бородками и в ярких свитерах даже в самую жару. Да и его, он это знал, не всегда понимали.

— Ну что там у вас, Борис? — спросил он.

— Стихотворение… Владимир я.

— Отлично. Покажите.

Чесноков протянул ему дрожащей рукой лист бумаги. Редактор на несколько секунд углубился в чтение, а потом спросил:

— Что вы этим хотели сказать?

— Ну, в чем идея, мысль стихотворения?

— Шел молодой человек, — начал Чесноков, стараясь говорить бодро и непринужденно, — по улице… увидел девушку. И ему стало очень хорошо.

— А что было потом?

— Не знаю… Просто ему стало хорошо.

— Они так и не поженились?

— Нет. Он ее больше не встретил никогда.

— Откуда вы знаете?

— Я видел это собственными глазами.

— Хорошо. Просто прекрасно… И что же вы хотите? Опубликовать в нашей газете?

— Я просто пришел. Кому-то все равно надо показать.

— А вы что, намерены этим заняться серьезно? Посвятить всю свою жизнь? Или просто так?

— Я бы хотел серьезно, — отважно ответил Чесноков.

— Молодец! — Редактор даже вышел из-за стола и похлопал начинающего поэта по плечу. — Если бы вы написали это просто так, мы бы напечатали недельки через две-три. А если вы серьезно, то придется еще поработать. Серьезно всегда труднее, чем просто так.

Через двадцать минут Чесноков вышел из редакции радостный и улыбающийся. Стихотворение, конечно, не приняли, но сколько он услышал полезного, сколько интересных тем подсказал ему редантор! А в будущем, если его стихи окажутся свежими и оригинальными, то даже напечатают. Честное слово, напечатают!

Чесноков прибежал к себе в квартиру на пятом этаже, с шумом распахнул дверь, поцеловал Анечку, свою жену, бросился на диван, крикнул:

— Работать и еще раз работать! — и начал все подробно рассказывать.

Анечка присела на край дивана, широко раскрыла свои голубые глаза и, охая и ахая, в особенно страшных местах повествования прижимала кулачки к груди. Так внимательно и не перебивая выслушала она Володеньку.

А когда он закончил свой рассказ, сказала:

— Володька, а ведь ты в душе и так поэт. Я это знаю.

Владимир смутился и начал было возражать, но Аня перебила его:

— Неужели ты станешь настоящим, общепризнанным поэтом?

Чесноков вздохнул и сурово произнес:

— Все зависит только от нас.

Анечка утвердительно кивнула головой.

2

Чесноков работал старшим инженером на радиозаводе. Анечка готовила торты на кондитерской фабрике. Оба они любили стихи и разбирались в поэзии. Оба любили литературу вообще и значительную часть денег тратили на приобретение книг, чем вызывали недоумение, а иногда и смех у соседа по лестничной площадке Вениамина Кондратюка, весь бюджет которого был подчинен одной цели — приобретению мотороллера — мотоцикла — мотоцикла с коляской — «Запорожца» — «Москвича» и т. д.

Чесноков на три месяца был освобожден от мытья полов в квартире. Писать так писать!

Они приходили с работы почти одновременно, разогревали вчерашний борщ или суп с лапшой, наскоро перекусывали. Владимир выкладывал на стол лист чистой бумаги, шариковую авторучку и начинал расхаживать из угла в угол. Анечка занималась домашними делами, которые никогда не переделаешь, сколько ни старайся.

Начало каждого такого вечера пропадало для Чеснокова зря.

Он ничего не мог написать. В голову лезла всякая ерунда, которая отлично рифмовалась, но в ней не было ни крупицы чувства, правды, полета фантазии. Плоское, ремесленное, как по заказу для ширпотреба.