Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш

Правду сказать, я недолго был в Дильмуне. Я обнаружил, что Дильмун это не обиталище Зиусудры, хотя Зиусудра и впрямь существовал, хотя он оказался совсем не таким Зиусудрой, каким я его представлял по сказкам и песням. Это я узнал от лодочника Сурсунабу. Это было первое, что я узнал о Зиусудре, прежде чем покинуть эти благословенные острова.

Лодочник был худой, жилистый старик, на голове длинные волосы были собраны в пучок. На нем был клок коричневой ткани на бедрах, и кожа у него от загара была как дубленая шкура. Я нашел его у пристани, когда он грузил покупки в узкую длинную лодку, сделанную из тростника и просмоленную.

Когда мы подошли, он поздоровался с Сидури приветливо, но без тепла в голосе, а меня словно бы вообще не заметил.

Хозяйка таверны сказала:

– Я тебе привела платного попутчика, Сурсунабу. Это Гильгамеш из Урука, который хочет говорить с Зиусудрой.

– Ну и пусть себе говорит с Зиусудрой. При чем тут я?

– Ему надо переправиться на остров.

Пожав плечами, Сурсунабу ответил:

– Пусть сам найдет, как добраться до острова, если ему так хочется. А потом пусть узнает, захочет ли Зиусудра с ним говорить.

– Покажи ему свое серебро, – прошептала Сидури.

Я шагнул вперед и сказал:

– Я могу хорошо заплатить за свой проезд.

Лодочник ответил мне холодным взглядом.

– На что мне твой металл?

Дерзкий человек! Однако в нем не было никакого высокомерия. Просто он был крайне равнодушен. Он был для меня загадкой. С нарастающим гневом я сказал:

– Ты что, откажешь мне? Я царь Урука!

– Осторожно, Сурсунабу, – сказала Сидури. – Он не привык к отказам и плохо к ним относится. Нрав у него свирепый, а любовь к себе самому колоссальна.

Я обернулся и уставился на нее с открытым ртом:

– Что ты сказала?!

Она улыбнулась, и это была нежная улыбка, не несмешливая. Она ответила:

– Ты единственный из всех впадаешь в ярость при мысли о собственной смерти. Что это, как не страшная любовь к самому себе, Гильгамеш? Ты уже сейчас скорбишь и оплакиваешь собственную смерть. Ты больше плачешь по себе самому, чем по своему покойному другу.

Я был потрясен ее словами, такими прямыми и резкими. Меня пронзила мысль об их точном соответствии истине. Я моргал, глядя на нее, и пытался что-то ответить. Но не мог найти слов. А она продолжала:

– Ты же сам это сказал. Ты очень печалился и скорбел по Энкиду, но именно страх смерти, твоей собственной смерти, выгнал тебя из твоего города в дикие и неведомые края. Разве нет? А теперь ты бежишь к Зиусудре, думая, что он тебя научит, как избежать смерти. Ну какой еще человек перед лицом богов так сильно себя любил?

Хозяйка таверны рассмеялась и посмотрела на лодочника:

– Ну же, Сурсунабу, не строй такую постную рожу! Этот человек – царь в Уруке, и он мечтает прожить вечно. Возьми его с собой к Зиусудре, прошу тебя. Пусть узнает то, что должен узнать.

Лодочник сплюнул и продолжал грузить лодку.

Это было совсем невмоготу: презрение лодочника и точный смысл слов Сидури. В моей душе вспыхнул гнев. Я словно почувствовал бой барабана в ушах, и руки у меня задрожали. Я гневно зашагал к Сурсунабу. На набережной между ним и мной был вкопан ряд небольших полированных каменных столбиков.

Я бешено раскидал их в стороны, стремясь поскорее добраться до Сурсунабу, и схватил его за плечо. Он взглянул на меня без всякого страха, хотя я был вдвое больше его и мог прибить его. Его бесстрашие охладило мой гнев, я несколько поутих и отпустил его, ловя ртом воздух и пытаясь охладить себя.

Смиренно, как только мог, я сказал:

– Молю тебя, лодочник, возьми меня с собой к твоему хозяину. Я уплачу любую цену, какой бы она ни была.

– Сказал же я тебе, что мне нет нужды в твоих кусочках металла.

– Все равно, возьми меня. Ради богов, чьим потомком я являюсь, молю тебя.

– Так ты дитя богов? Тогда чего тебе бояться смерти?

Я почувствовал, как мой гнев возвращается от этих невозмутимых холодных ответов. Но я проглотил обиду.

– Что же мне, на колени встать? Молить, как нищему? Это что за великое дело – взять меня с собой на этот твой остров?

Он рассмеялся странным тонким смехом.

– Теперь это великое дело, глупый Гильгамеш. В свой ярости ты разбил священные камни, которые дают нам безопасную дорогу. Знаешь ли ты об этом?

Они бы нас защитили. Но ты их разбросал.

Как мне стало стыдно! Я еще никогда не чувствовал себя так глупо. Щеки мои горели. Я упал в пыль и стал искать маленькие каменные столбики. Я уж очень ретиво набросился на них, поэтому некоторые лежали, расколовшись на куски, и сколько-то из них упало в море. Я тупо собирал оставшиеся.

Сурсунабу жестом дал мне понять, что моя работа напрасна.

– Обойдемся и без них, – сказал он. – Может быть, риск будет чуть больше. Но если ты и впрямь дитя богов, то попроси их дать нам добрую дорогу и присмотреть за нами, пока мы будет плыть.

– Так ты меня берешь?

– А что делать? Возьму, – сказал он, пожав плечами.

Подошла Сидури. Она стиснула мои ладони в своих, прижалась ко мне и нежно сказала:

– Я не хотела говорить тебе обидных слов, Гильгамеш. Но в моих словах была правда, хоть они и были резкими.

– Может быть.

– Не думай о том, что я сказала, я надеюсь, что ты найдешь что ищешь.

– Спасибо тебе, Сидури. И за это пожелание, и за все остальное.

– Если случится так, что ты этого не найдешь, ты вернешься назад, сюда?

Здесь всегда тебя будут ждать, Гильгамеш.

– Что же, это было бы не самым плохим местом, – сказал я, – но я не вернусь назад.

– Тогда доброго тебе пути, Гильгамеш.

– Счастливо оставаться, Сидури.

Она держала меня за руки и возносила молитву, обращаясь к какой-то богине, которую я совсем не знал и никогда о ней не слышал. Она молилась о том, чтобы я нашел мир, чтобы поскорее обрел покой и пришел бы конец моих странствий.

Вот только единственный мир и покой, который я себе тогда представлял, был могильным покоем. Я надеялся, что Сидури не это имела в виду. Но я решил принять ее молитву в лучшем смысле слов. Поэтому я поблагодарил ее.

Лодочник сделал нетерпеливый жест, я влез в лодку и занял место на корме, опираясь на груду циновок. Он оттолкнулся от берега, и мы поплыли.

Мы молча плыли к Дильмуну. Боги защищали нас, и наш переезд был спокойным и гладким, под ясным небом. Море было то зеленым, то голубым, то глубоким синим, и нигде кругом не было видно земли: ни за нами, ни перед нами. Мне стало не по себе. Я чувствовал, что подо мною великая бездна.

Казалось стоит посмотреть в воду – и я увижу могучего повелителя вод гиганта Энки, прямо у него дома. Мне показалось, что в воде мелькнула тень его двурогой короны. И сквозь жару дня я почувствовал озноб, тот озноб, который всегда чувствует человек, когда боги слишком близко от него. Я молился Энки, говоря: