Владислав Выставной - Ход мамонтом

– Пустые? – переспросил Жека. – А где были экипажи? Люди где были?

– Были люди. Были. И нет. Одни туловища остались…

Полковник снова хлебнул из фляжки. Жека решил не дожидаться, пока Петрицкий окосеет, и спросил:

– Так кто людей убил? Кто-то был до махновцев? Отвечайте же, ну!

– Кто-то… Кто-то был…

– Э, друг, – теряя терпение сказал Санек и ткнул полковника стволом автомата. – Ты видел. Кто это был?

– Я? Я… Я не видел. Оттуда не видно… – он ткнул пальцем в сторону БТРа.

– Ясно, – презрительно сплюнул Санек. – Спрятался, пока товарищам головы резали…

– Головы… Резали… – всхлипнул полковник…

– Не похоже, чтобы резали, – сказал вдруг Акира. – Посмотрите – края срезов рваные. Скорее рубили. Чем-то довольно тупым…

Жека с удивлением смотрел на Акиру, а Санек осматривал тело танкиста и хмурился.

– Да. Очень на то похоже, – признал Санек. – И у этого тоже, смотрите… Кто бы это мог быть?

– Охотники за людьми, – сказал Акира.

Охотники за людьми появлялись внезапно и так же внезапно исчезали. Во всяком случае, так о них говорили. Только вряд ли им стоило верить. Потому, что те, кто видел Охотников, ничего уже рассказать не могли. То, чем люди видят слышат и чем говорят, Охотники забирали с собой. Как трофей. Поэтому места охоты нетрудно было узнать по найденным здесь обезглавленным телам.

Это были самураи среди чудовищ. У них было такое же право пробы меча на первом встречном, как и у древних самураев. Только пробовали Охотники свои мечи на каждом встреченном ими человеке.

И после каждой охоты они забирали с собой страшные трофеи…

Эти чудовища заставляли людей бежать с насиженных мест, прятаться, дрожать и терять всякий человеческий облик.. Человек был слаб и беспомощен перед неуловимыми Охотниками. Теперь они хозяйничали на земле людей.

НоЮтака уже решил не бежать и не прятаться. Теперь у него были друзья. Он понемногу привыкал к жизни среди чудовищ, учился понимать их.

Надо просто победить страх непонятного. И понять, чего действительно надо опасаться. Тогда ты сможешь сберечь силы для схватки с врагом, выйти победителем в той долгой и странной борьбе, в которую превратилась его жизнь. Ведь должен хоть один человек постоять за все человечество?

У Ютаки было одно несомненное преимущество – он был мальчишкой. По сути – ребенком, хотя и не хотел себе в этом признаваться. Но именно поэтому чудовища не воспринимали его всерьез, и у него были шансы вывернуться из всяких неприятных ситуаций. Взрослого давно разорвали бы на куски…

А ведь это взрослые виноваты в том, что по земле разгуливают чудища. Кто-то из них открыл окно в мир кошмаров. Трудно сказать, какие мотивы были у этих взрослых, но наверняка какие-то глупые и подлые. Взрослые так же, как дети дерутся за свои взрослые игрушки, но выглядят при этом куда глупее и отвратительнее. Ведь то, что можно делать несмышленому малышу, никак не позволительно взрослому, который за этого малыша в ответе.

Глупость и безответственность – вот девиз этих взрослых.

Теперь умному и смелому мальчишке придется вытаскивать на себе весь запутавшийся во лжи и глупости мир взрослых…

Санек большим молотком изо всех сил бил снизу по крыше джипа, намериваясь придать ей менее вогнутый вид. Жека плотно укладывал в багажник и на заднее сиденье емкости с горючим. Ради того, чтобы придать машине дополнительный запас хода пришлось пожертвовать частью продовольствия. Его просто вывалили на асфальт. Решено было устроить пир с тем, чтобы до отвала наесться «про запас».

Вместо прогоревших сидений приладили сиденья от подбитого «УАЗика».

«Махновцы», конечно, основательно подчистили нефтебазу, однако солярки в достаточном количестве им удалось наскрести со дна одного из резервуаров. Это стало маленькой победой компании. Радовались все, кроме плененного полковника Петрицкого. Тот молчал и думал о чем-то своем. Тяжело, наверное, быть полковником без армии. Хотя здесь погибла лишь передовая группа Независимой армии, и вряд ли было разумным долго оставаться здесь.

После раздумий и обсуждений решено было взять Петрицкого с собой. Хоть он и занял место, которое лучше бы досталось солярке, однако бросать человека наедине с неизвестной опасностью не хотелось даже циничному Саньку. На первое время бывшему особисту вкатили изрядную дозу «дибилина», чтобы то не мешался под ногами и не отвлекал на себя внимание.

Акира оторвался от своих рисунков и проявил неожиданную изобретательность, предложив несколько канистр укрепить на крыше. Оказалось, что за время работы у вьетнамцев он получил немало полезного «челночного» опыта. Джип просел под грузом и стал похож на огромную груду хлама на колесах. Жека даже опасался, что тот не сможет сдвинуться с места.

Все уже были готовы тронуться в путь, но Санек продолжал бродить по парку подбитой бронетехники, залезая в распахнутые люки, несмотря на жуткий запах обезглавленных тел.

К этим телам быстро привыкли. Как и ко всем прочим странностям, что окружали их. Каждый новый «сюрприз» уже не вызывал потрясения. Потому что вся череда странностей превратилась в одну большую загадку, решения которой, впрочем, никто уже не искал.

Из глубины БМП раздался глухой вопль. Он, видимо, должен был изображать восторг.

Через некоторое время подбежал Санек, бережно обнимая что-то массивное и прямоугольное.

Это была армейская радиостанция. Махновцы вытащили из машин все ценное, особенно рации и аккумуляторы. Так что находку можно было считать счастливой случайностью.

– Здорово! – обрадовался Жека. – Это что же, мы сможем связаться с базой?

– Тихо! – прогундосил Санек, косо глядя на Петрицкого. – Не надо при нем. Вдруг сбежит и растрезвонит…

– Понял, – шепотом ответил Жека. – Так можно вызвать помощь?

– Нет, – ответил Санек. – Мощности не хватит. Зато мы можем перехватывать переговоры в эфире, может, новости какие узнаем… А вот подберемся поближе к базе – тогда другое дело… В общем – полезная штука! Только с питанием надо разобраться. Надеюсь, что от аккумулятора джипа можно будет ее зарядить…

Они ехали, будто на пикник. Весело играла музыка с чудом уцелевшего диска во встроенной магнитоле. То, что поцарапанный диск время от времени начинал, заедая, отвратительно квакать, никого не смущало. Акира не мог рисовать при тряске на выбоинах в асфальте, за которым давно не следили, а потому с любопытством оглядывал окрестности или дремал. Ему трудно было бы заняться чем-то еще, так как на руках приходилось держать булькающую канистру. Петрицкий, со связанными на всякий случай руками, молча смотрел перед собой, будто Форест Гамп из одноименного фильма. И улыбался.