Игорь Борисенко - Вариант "Ангола"

Валяшко, схватив Клушина за воротник, тянет его за камни: карабин за спиной, в вытянутой левой руке дергается тяжелый автоматический "кольт", посылая пули в заросли, где хрустят ветки, и кто-то заполошно кричит по-португальски.

Новиков и Вейхштейн с колена бьют по зарослям короткими экономными очередями: вспышки дульного пламени почти не видны при ярком солнечном свете, зато пули срывают листья, разбивают в белые волокнистые клочья узловатые ветви, находят тела вражеских бойцов. Но и оттуда тоже стреляют – пули буравят воздух, султанчиками взлетает песок, визжат, разбрасывая острую каменную крошку, рикошеты.

По кустам словно прошлась чудовищная коса – заработал пулемет Быстрова. "Дегтярев" грохочет, и за его грохотом практически не слышно, как Иван орет, костеря врага на все корки.

Ору и я – ору непонятно что, ору от ярости, страха, растерянности, а еще, наверное, чтобы просто доказать самому себя, что я еще жив. Спуск у ППШ тугой, приклад толкается в плечо, коротенькие пузатые горячие гильзы горячим дождем сыплются на горячий песок – я одной длинной очередью высаживаю в заросли весь магазин, отщелкиваю его, дрожащими непослушными пальцами пытаюсь присоединить запасной…

Радченко поднимается, и, словно разрядник, сдающий на нормы ГТО, вышвыривает в кусты гранаты: одну, вторую, третью… Мне кажется, что эти смертоносные яйца в насеченной квадратами тяжелой чугунной скорлупе на долю секунды замирают в воздухе – и я вижу, как они, медленно вращаясь, уходят в заросли.

– Ложись! – орет Радченко, и, подавая пример, сам падает как подкошенный. Вжимается в песок Быстров, падает за камни Валяшко, накрывая собой Клушина, валятся Новиков и Вейхштейн… Из-под меня словно выдергивают ковер песчаного побережья: я падаю, больно ударяясь грудью об автомат, и закрываю голову руками.

Хлопки взрывов кажутся какими-то ненастоящими, но над головой свистят куски горячего чугуна, с небо дождем сыплются сорванные листья и какая-то труха, а в прореженных, полысевших зарослях кто-то страшно, с подвывом кричит. Крик сменяется не менее страшным клокотанием – наверное, у раненого пошла горлом кровь. Не жилец.

И наступает тишина.

Нас спасло то, что мы вышли на берег чуть раньше португальского отряда, который должен был организовать засаду.

Нас спасло то, что мы не бросили оружие на время возни с ящиками.

Нас спас Леша Клушин. Он увидел португальцев, он выстрелил первым. Сейчас он лежит на черном камне, а Новиков, закусив губу, закрывает ему глаза.

Леша погиб.

Больше из наших никто даже не ранен.

Остро пахло порохом, во рту стоял железистый привкус крови.

На берегу распластался один мертвый португалец, в зарослях тела еще семерых. Этим хотя бы в чем-то повезло, потому как двоих гранатой просто разорвало в куски. Рядом с кусками, словно металлический паук, лежал покореженный взрывом пулемет. Всюду кровь, на чудом уцелевшей ветке какая-то серо-лиловая гирлянда. Это же… О, проклятье…

Меня вывернуло – от увиденного, от мерзкого запаха, от пережитого ужаса.

– Выпей, – Радченко протянул фляжку в войлочном чехле. Я безропотно сделал два больших глотка.

Водка. Легче почему-то не стало, разве что только спирт напрочь отбил все прочие привкусы. И на том спасибо. Я несколько минут бесцельно слонялся по берегу, все еще в шоке от произошедшего. Что же за место тут такое проклятое – сначала лодка погибла со всем экипажем, теперь вот Леша…

За спиной слышались голоса.

– Семеныч живого нашел, – сказал Володька Саше Валяшко.

– Живой? – взревел Валяшко. – А ну-ка, дайте! Я за Леху его, падлу!

– Остынь. Нам "язык" очень нужен, – ровным голосом произнес Володя, а Радченко положил руку на плечо Саше, и тот остановился: только широкие мосластые ладони сжали автомат, и показалось, что сейчас хрустнет дерево, треснет металл.

– Берем все и уходим, – сказал Радченко.

Кто-то привел Звездочку, мы вытащили из-за камней и начали навьючивать на нее ящики с оружием, патронами и гранатами, которые дались нам такой дорогой ценой.

Валяшко и Быстров вырубили жерди, содрали с двух португальцев мундиры. Из жердей и мундиров сделали двое носилок – на одних мы будем тащить тело Клушко, на других – оглушенного португальца. Надеюсь, что Радченко и Вейхштейн смогут выбить из него полезные сведения. В противном случае – на кой он нам сдался…

Некоторое время спустя на берегу было пусто: только дымялись воронки от взрывов и гнал сорванные листья ветер. Сужающимися кругами спускались с небес вездесущие стервятники – им было, чем поживиться здесь, на залитом кровью песке.

Владимир ВЕЙХШТЕЙН,

15-16 декабря 1942 года.

Простому человеку очень тяжело видеть рядом с собой смерть в любых ее обличьях. Рано или поздно любой с этим сталкивается, но одно дело тихо умершая от старости бабушка, и совсем другое – разорванный на твоих глазах гранатой на куски незнакомец. Возможно, на войне это быстро проходит, не знаю. Здесь и сейчас я хотел, чтобы все происходящее оказалось дурным сном, а я мог проснуться, открыть глаза, отереть пот и пойти на кухню, кушать мамину кашу.

Сам бой меня испугать не успел. Я только задумался, что с ящиками что-то не в порядке – и уже крики, стрельба, свистят пули. Тело действовало само. Присел на колено, сдернул автомат с плеча, щелкнул предохранителем и нажал на спусковой крючок. Не представляю, куда я там мог попасть. Автомат дергался как бешеный, выплевывая в кусты короткие очереди. Это я еще мог понимать: начнешь стрелять длинными, половина пуль, если не больше, уйдет в небо. Точность у ППШ аховая.

Потом Радченко кинул гранаты и все свалились на песок. Я оказался за камнем и оттуда слышал, как страшно кричат в кустах наши враги. Кто такие? Откуда они взялись и как здесь оказались? Неужели сейчас нам придет конец – сейчас, когда уже казалось, что жизнь немного налаживается?

Однако пока я вжимался в песок, вокруг все затихло. Даже жуткий вопль в кустах резко прервался. Радченко легко вскочил на ноги и, пригибаясь, двинулся в сторону вражеских позиций. Новиков, опершись на камень, целит из автомата в кусты, готовый в любое мгновение поддержать командира огнем. Я медленно сел и поглядел на лежащего в трех метрах Клушина. Грудь в крови, песок рядом тоже черный от крови, рот приоткрыт и глаза закатились. Валяшко, согнувшись над товарищем, вперился в него невидящим взглядом. Мне подумалось, что спрашивать сейчас "Как он?" смысла не имеет.

Я тоже встал, причем выпрямился во весь рост, не задумываясь о том, что в кустах еще могли засесть недобитые португальцы. Португальцы? Ну да, орали-то то на их языке. Да и откуда здесь взяться кому-то другому? Издалека раздался свист. Странный, будто азбукой Морзе: два коротких и один длинный. В ответ Новиков поднял вверх правую руку и помахал. Почти тут же из кустов вышел Радченко.