Коллектив авторов - Млечный Путь №1 (1) 2012

Для полноты картины я хотел бы еще высказать несколько предположений о «генераторе замыслов», сидящем у меня в голове. Этот генератор кажется мне весьма похожим на те, которые отмечали в своей работе – благодаря самонаблюдениям – различные ученые, например, тот же Адамар. Новые формулировки, парадоксы, концепции, касающиеся или произведений в целом, или их небольших фрагментов, чаще всего появляются либо утром, после пробуждения, либо ночью, между двумя снами. Большинство из них я не записываю, зачастую просто из лени, и тогда они, как правило, погибают навсегда. Такие замыслы, придумки обычно группируются вокруг проблемы, над которой я в данный момент работаю. То, что предыдущим вечером я не мог четко определить, сформулировать, наутро оказывается как бы уже готовым. Когда мое внимание сильно занято внешними явлениями, например, во время путешествия, у меня не появляются никакие идеи – в то время во мне как бы воцаряется «мыслительная тишина». Я думаю, сознание может быть приравнено к маховому колесу, которое раскручивается благодаря концентрации внимания, под действием усилия воли, причем это «раскручивание» порой продолжается довольно долго (много дней); само по себе это движение, подобная активность, не всегда в состоянии что-либо создать, но как бы приводит в движение – с определенным запозданием – более глубокие слои психики, в которых начинаются процессы модификации и комбинирования, уже самостоятельные, не подчиняющиеся моему контролю, однако связанные с разрабатываемой в данное время темой или вопросом. Некоторые из них – пожалуй, немногие – доходят до сознания, так как, с одной стороны, это обусловлено его временной пассивностью – например, в середине ночи или после пробуждения, когда глубокие борозды, выбитые упорной, но бесплодной мыслью предыдущего дня, уже успели расплыться, стереться, – с другой же стороны, это становится возможным, когда из элементов лозунгов, которыми (это чистейшие предположения) оперирует подсознание или засознание, возникнут комбинации относительно осмысленные, прочные, имеющие форму лаконичных, готовых фраз. Их появлению в поле сознания часто предшествует предчувствие, что интересующее решение уже близко; подобное «облачко значимости» является вестником уже облеченной в слова мысли, правда, не всегда, ибо порой никакими усилиями я не могу эту формулировку «выдать» на поверхность, чтобы рассмотреть ее и оценить. Я знаю, сколь небезотказным и ошибочным может быть самонаблюдение, тем не менее мне кажется, я не ошибаюсь, рассматривая мышление как процесс, в котором словесные формулировки проблемы представляют собой сравнительно более поздний этап, которому предшествуют, я бы сказал, предчувствия или интуиция, с большим трудом поддающиеся конкретизации. Это определенные субъективные состояния, отчетливо окрашенные эмоционально (положительными эмоциями), – разновидность ощущения, что данную проблему можно разрешить, что задача выполнима и лишь необходимо дополнительное усилие, максимальная концентрация внимания для того, чтобы найти соответствующее решение (формулировку). Случается, что новые соображения, довольно неожиданно проникающие в сознание, еще не облечены в слова логично построенных фраз, а являют собой некий своеобразный тип уродцев из кунсткамеры, что-то вроде мысленных стенограмм, сокращений, – в это время явно доминирует усвоение, оценка значений, взаимных их связей, реляций, одновременно с остро ощутимым градиентом направленности словесного выражения, которому еще только предстоит появиться в развитой форме.

Я до сих пор умышленно обходил вопрос о роли чувств в литературном труде и делал это, поскольку данный вопрос, пожалуй, наиболее трудно поддается какому-либо описанию. Кстати, замечу, что ни в традиционной психологии, ни в моделирующей психологические процессы кибернетике мы, вообще-то говоря, не имеем сколь-нибудь приемлемой теории чувств.

Психоаналитические теории и даже некоторые выдвигаемые кибернетиками конструкции – явно феноменологичны. Это означает, что нам предлагаются теории, пытающиеся объяснить, каким образом функционирует механика чувств, мы получаем классификацию, систематику, и даже некоего рода модели, весьма далекие от психобиологической действительности, ибо чувства – коль скоро они существуют – должны выполнять существенные функции в процессах мышления; их биологическая целенаправленность, их необходимость для меня несомненны (не в том тривиальном смысле, что они представляют собой некую дополнительную сигнальную систему, опирающуюся на двоичные – альтернативные – переключательные пары типа «приятно-неприятно», «положительно-отрицательно» и т. п., то есть что чувства сопутствуют нейропсихическим процессам, а в том, что они могут быть в них силами ведущими, аппаратурой интеграции, в том числе и информационной), – и, однако, как я уже сказал, на эту тему мы, собственно, ничего не знаем.

Разумеется, эмоции играют в творческом процессе роль амбивалентную. С одной стороны, они образуют силы, облегчающие процесс мышления, помогающие ему, ускоряющие, придающие ему собранность, облегчающие связь и конструирование текста. С другой стороны, нарастая, уменьшают самопознание, затрудняют объективную оценку; хорошо известно, что эмоциональная симпатия к фиктивному персонажу зачастую вступает в конфликт с основным направлением уже ситуационной схемы событий. Наконец, мне кажется, это именно они стоят в самой тесной связи с тем, что в критике принято популярно именовать «авторскими привязанностями», то есть постоянно повторяющимися в его творчестве мотивами. Анализируя собственное творчество, я могу, в качестве примера, сослаться на увлечение «псевдонасекомыми», которые уже появлялись в «Астронавтах» (хоть на поверку оказались лишь микроносителями информации), а в полную силу, развернутым фронтом, вновь появились в «Непобедимом». По неизвестным причинам насекомые кажутся мне с самого раннего детства наиболее удивительными, наиболее «нечеловеческими» формами живого мира. Таким образом кроме «логично-комбинаторного» аппарата в голове одновременно действует – чаще всего связанный с ним – «аппарат эмоций», или, быть может, лучше следовало бы сказать: кроме интеллектуального фактора в процессах управления и регуляции, являющихся основой мышления, весьма большую роль играет также фактор эмоциональный, причем оба взаимовлияют друг на друга по принципу обратных связей. Разумеется, это явление хорошо знакомо; известно, что нервное возбуждение, если оно не чрезмерно, содействует мышлению, что в «эмоционально повышенной» психической температуре за единицу времени в сознании протекает больше процессов, однако о том, как обстоит дело, если говорить о механизме творчества, нам, собственно, ничего не известно. Поэтому высказывать мнение о той «огромной роли, которую играет в подобных процессах эмоциональная жизнь», я могу, увы, лишь голословно.