Василий Головачев - Предсказанное. Том 1

– Не возражаешь, если я посижу с тобой полчаса? – Врач «Скорой» огляделся. – Благодать-то какая…

Клим надул два матраса и улегся в тени клена – одного из редких лиственных деревьев среди сосен и елей. Джума расстегнул рубашку и пристроился рядом.

– Как здоровье?

– Нормально. Я здесь уже третьи сутки отдыхаю и не думал, что это так приятно после покорения пространств. В суете и обыденности бытия как-то мало задумываешься над философскими проблемами, смыслом жизни, над своим местом в системе отношений в межчеловеческом пространстве. А ведь жизнь – это лишь пауза между рождением и смертью, антракт между двумя сценами, как сказал бы Ваня Заремба, завзятый театрал. Каждый заполняет эту паузу сам, в меру таланта и способностей, не рассчитывая терять, рассчитывая только приобретать. По молодости лет я все считал, что мои потери зависят не от меня, а только от внешних обстоятельств, а теперь вдруг понял: я, и только я, виноват в том, что терял. Хотя, в отличие от поэта, с потерями не согласен.

– Это хорошая формула, я, пожалуй, возьму ее на вооружение. Но ведь не всегда точно знаешь, что твои лучшие побуждения могут обернуться потерей. Например, будучи женатым человеком, я неожиданно вывел другую формулу: не целуйте спящих жен, они пугаются.

Мальгин подумал.

– Это наводит на размышления.

– Вот именно.

– Если жена пугается, она не уверена, кто ее поцеловал…

Джума засмеялся.

– Примерно так же рассуждал и я, и в результате – Карой ушла. Так что, как видишь, я далеко не идеал. А вообще всерьез вести такие разговоры трудно, тем более с умным собеседником.

– Согласен. В каждом из нас сидит свой «черный человек», ждет своего часа, и бороться с ним порой просто нет сил.

– Тебе ли плакаться, мастер? По-моему, до сих пор ты справлялся со своим «черным человеком» успешно. Это Шаламову труднее, а нам с тобой не пристало жаловаться при наличии мощных сдерживающих систем. Я не узнаю тебя, Клим.

– Я сам себя не узнаю, – пробормотал Мальгин.

Где-то в лесу послышался шум, словно кто-то на бегу застучал по стволам сосен. Такой звук Мальгин слышал впервые, на ум пришло слово из лексикона Бажова: голк… По лесу гулял звонкий, светлый, деревянный голк…

– Дятел, – сказал Джума Хан, прислушиваясь. – Лупит по сухой сосне. Ты уже знаешь, что орилоунский трансгресс, о котором упоминал маатанин в разговоре с Шаламовым, в Антарктиде не найден?

– Мне говорил Ромашин. Решено вести поиски и в Северном Ледовитом океане. Но и там его вряд ли найдут.

– Сведения от самого Ромашина?

– Конечно. А твои?

– Из первых рук. Я уже не стажер отдела безопасности, а рядовой оперативник.

– Поздравляю, если только выбор твой обоснован. Как и Оскар Уайльд, я тоже люблю мужчин с будущим… и женщин с прошлым.

По лицу Джумы прошла тень. Он поколебался немного, потом все-таки спросил:

– Клим, можешь не отвечать, если вопрос покажется чересчур личным, но все ж: чем объясняется визит к тебе Карой?

– Скукой, – ответил Мальгин, наблюдая за гаммой чувств, отразившейся последовательно на лице собеседника: интерес, ожидание, недоверие, облегчение. – А насчет поисков орилоунской машины, – продолжал Мальгин, – я посоветовал бы искать ее иначе: дать задание большому инку СПАС-центра покопаться в ПОБах[45], содержащих всю подробную картографию Земли вплоть до дна океанов и морей, и проанализировать формы рельефа, близкие к геометрии орилоунских зданий, причем не только живых, но и мертвых, то есть скелетов, как на Страже Горловины.

Джума неожиданно рассмеялся. Клим поднял брови, не понимая причины веселья. Бывший врач толкнул его в плечо:

– Не обижайся, просто мы с тобой действительно схожи по складу ума. Эту идею я уже предложил Лондону.

– Кому-кому?

– Это новый начальник отдела вместо Ромашина, работал в погранслужбе, потом заведовал Североамериканским филиалом Б. Мужик толковый. Говорят, он прямой потомок Джека Лондона, и хотя я в прямую генеалогию не верю, он действительно похож на Джека, почти как две капли воды.

Мальгин вспомнил слова Купавы и проговорил:

– Передавай ему привет. Джек Лондон – один из самых любимых моих писателей, его циклы рассказов, как северный, так и южный, можно перечитывать всю жизнь. Я благодарен ему за то, что он был, а судьбе за то, что она позволила начать изучение литературы с его «Конца сказки» и «Прибоя Канака».

Джума молча вскинул руку в прощальном жесте и полез в кабину.

– Подожди, – вспомнил Мальгин. – Ты-то с какой целью нашел меня в этой глуши?

Новоиспеченный безопасник придержал дверцу машины.

– Во-первых, я соскучился; во-вторых, Ромашин просил передать, что твоей расчетливости предстоит экзамен в самом ближайшем будущем.

– Поясни, не совсем уразумел.

– У слова «расчетливость» шесть тысяч орфографических вариантов, но смысл всего один. При появлении Шаламова ты должен рассчитывать каждый свой жест, и это время не за горами. Он вернется на Землю, одиночество – не его удел, потому что он все-таки не совсем «черный человек». И еще учти, что он способен трансформировать внешность.

Хан захлопнул дверцу пинасса, прошелестев обшивкой по кустам, и скрылся за верхушками деревьев.

День померк.

Джума улетел озадаченный, а может быть, и уязвленный – если понял значение визита Карой, неожиданного лишь для него; Мальгин-то его ждал, чего уж там греха таить, хотя ждал и другой встречи, которой он одновременно боялся, как удара в спину. Он боялся Купавы, потому что не мог гарантировать собственной твердости и дружески ровного к ней отношения; он боялся ее, потому что давно простил, но не простил самому себе; он боялся, потому что любил ее до сих пор, хотя и казалось ему иногда, что это чувство слабеет, размывается, как рисунок акварелью под дождем. И не потому ли так легко ему было с Карой? Женщина была независима, свободна в решениях и поступках в той же степени, в какой он был несвободен. Господи, зачем же формулу: нет любви без препятствий – возводить в ранг абсолюта?..

Мальгин очнулся: из лодки на него вопросительно и странно смотрел незаметно подплывший отец.

– Ты что-то сказал, па?

– У тебя сегодня день приема гостей? Кто это был?

Заноза тревоги с этим вопросом вошла в сердце Клима и так там осталась, пока он умывался, собирал вещи и одевался.

– Па, я должен идти, извини. Есть неотложные дела. Не сердись, ладно?

– Жаль, – тихо, с грустью сказал старик. – Как я могу на тебя сердиться? Береги себя.