Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский

я, – спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – ответила она. – Как хорошо было бы для всех, если бы вы утром уехали!

Ворочаясь на неудобной кушетке, я снова перебирал в памяти события прошедшего дня.

Мне не в чем было упрекнуть работников комитета, хотя разрешение я получил только после длительных и настойчивых просьб. Во всяком случае, там все были со мной вежливы.

Хотя в грубости Арсеньева чувствовалось что-то нарочитое, у меня не возникало сомнений, что он приложит все усилия, чтобы вернуть меня в город. По-видимому, у него были какие-то причины не допускать меня к месту аварии. Самое странное было то, что он все равно ничего от меня не мог скрыть. Я читал все, что печаталось в официальных отчетах, и внимательно следил за дискуссией в журналах. Значит, в зоне было что-то, что не фигурировало в его донесениях, и он боялся, что я об этом узнаю. Мне вспомнился взгляд, который бросил на меня Арсеньев, выходя из комнаты. Так смотрит врач на больного, приговоренного к смерти, но еще не подозревающего об этом.

И что могла означать последняя фраза, оброненная Беатой? Почему для всех было бы лучше, чтобы я уехал? Если к этому и есть какие-то причины, то отчего мне прямо о них не сказать, хотя бы из уважения к памяти Марии? Нельзя же меня считать совершенно посторонним человеком!

Я уснул с твердым намерением не уезжать отсюда, не добившись посещения зоны.

Когда я проснулся, было уже светло. Мне не хотелось откладывать разговор с Арсеньевым, и, кое-как приведя себя в порядок, я вышел в коридор.

– Как вы спали?

Я не сразу узнал в мальчишеской фигуре, облаченной в мешковатый комбинезон, мою вчерашнюю знакомую.

– Спасибо, наверно, хорошо. Скажите, где я могу видеть Арсеньева?

– Он уехал в город, будет не раньше обеда.

– И вернется таким же злым, как вчера?

Беата рассмеялась, обнажив ослепительные зубы безукоризненной формы. Вечером я не заметил, что она такая красивая.

– Можете его больше не бояться. На прощанье Арсеньев сказал, что пусть все решает Максимов. Сейчас я вас с ним познакомлю. Он, наверное, выходит из себя, ожидая нас завтракать.

Мы направились в столовую.

– Знакомьтесь, Юра, – сказала Беата курчавому юноше, пытавшемуся открыть перочинным ножом банку консервов. – Это Шеманский.

– Здравствуйте, – ответил он, – может быть, у вас есть консервный нож?

Ножа у меня не было.

Завтракали мы молча. Поднимая глаза от тарелки, я каждый раз ловил устремленный на меня взгляд Максимова.

Первым заговорил я:

– Вы бывали в зоне, Юрий…

– Просто Юра, – ответил он. – Нет, там были только Люшин и Беата, оба не очень удачно. О зоне я знаю только по их рассказам. Сейчас Арсеньев запретил работу до переоборудования скафандров.

– Неужели последствия взрыва…

– Да никакого взрыва не было, – перебил он меня. – Просто когда установка вышла из-под контроля, из нее вырвался поток излучения невообразимо большой энергии. По-видимому, здесь мы имели дело с неизвестными до сих пор частицами. Они-то и вызвали вторичную радиацию.

– Скажите, – спросил я, – они… тогда… очень мучились?

Максимов бросил быстрый взгляд на потупившуюся Беату.

– Нет, не думаю, – ответил он каким-то делано небрежным тоном. – Вероятно, они перестали существовать как материальные образования за какие-нибудь миллионные доли секунды. На пути потока не могло остаться ничего живого.

– Но Арсеньев говорил о каких-то светлячках.

Он замялся:

– Видите ли… ничего… с точки зрения тривиальных представлений о формах жизни. Однако там было много металла, в котором излучение породило очень странные явления. Впрочем, об этом вам расскажет Беата лучше, чем я. Ведь она у нас первый в мире металлобиолог.

Максимов поднялся из-за стола:

– Прошу меня извинить. Мне нужно поехать на базу.

Он подошел ко мне и крепко пожал руку:

– Так вы все-таки настаиваете?

– Да, – ответил я.

– Зачем вам это? – спросил он совсем тихо.

– Там погибла моя жена… Я не могу…

– Хорошо, – сказал он, – вы туда попадете.

– Не знаю, чем вас занять, – сказала Беата. – Пойдемте в библиотеку, может быть, что-нибудь подберете почитать.

Мы прошли по коридору и поднялись на третий этаж.

Книги в библиотеке были свалены на полу. Вероятно, их собирались вывезти.

Я подошел к окну.

– Это там? – спросил я, указывая на гигантское сооружение, напоминавшее формой бублик.

– Нет, это ускоритель. Пульт – в конце левого крыла.

Я посмотрел на ее руку:

– Результат посещения пульта?

– Да, те самые светляки с температурой триста градусов. Я пыталась взять одного, но он расплавил перчатку.

Мне вспомнились слова Максимова о металлобиологии.

– Они металлические? – спросил я.

– В основном, по-видимому, они состоят из металла. Точный химический состав пока неизвестен, хотя по аналогии с дендритами можно считать их состоящими из сложных металлоорганических соединений.

– Живые?

Беата задумалась:

– Пока еще трудно сказать. В них протекают окислительные процессы, напоминающие дыхание, и восстановительные – на базе реакций фотосинтеза. Они могут ассимилировать металлы из сохранившихся там конструкций и некоторые элементы почвы. Может быть, они даже размножаются делением. Это еще неясно.

– А дендриты?

– Там все гораздо проще. Это металлоорганические растения. Многое в механизме обмена веществ у них уже разгадано.

– Эти светляки летают?

– Нет, ползают, и то очень медленно. Значительно медленнее улиток. Их движение очень трудно заметить.

– Чем занимается сейчас Арсеньев?

Кажется, я задал вопрос, на который ей не хотелось отвечать.

– Видите ли, – сказала она после длинной паузы, – Арсеньев человек со странностями. Он не может простить себе, что уехал в тот день в город. Считает, что все произошло по небрежности. Впрочем, – спохватилась она, – не нужно было вам этого рассказывать. Ведь ваша жена…

– Замещала его в тот день?

– Да.

– Беата, – спросил я, – вы можете совершенно честно сказать, почему Арсеньев не хочет пускать меня туда?

– Совершенно честно? – переспросила она, глядя себе под ноги. – Нет, честно не могу. И пожалуйста, вообще больше ни о чем меня не спрашивайте!

За обедом Арсеньев и Максимов разговаривали о каких-то счетчиках. На меня они не обращали никакого внимания. Беата молчала, погруженная в изучение толстой тетради, которую ей передал Арсеньев.

Мне не хотелось есть. Я все время пытался найти объяснение странному поведению Арсеньева. Вообще, вся эта атмосфера недомолвок и нескрываемой холодности начинала меня раздражать.

Арсеньев прервал разговор с Максимовым и повернулся к Беате:

– Ну как?

– Замечательно! – ответила она, с трудом отрываясь от листка, покрытого формулами. – Просто изумительно!

– Живые? – спросил Арсеньев.

– Никаких сомнений.

– Ну что ж, поздравляю.

Арсеньев отодвинул стул и направился к двери. Я тоже встал:

– Алексей Николаевич!

Он скосил глаза в мою сторону и шагнул в коридор.

– Договаривайтесь обо всем с