Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21

– Между прочим, забыла спросить, - продолжала она, и вид у нее был такой, словно она собиралась переходить в нападение. - Вчера вечером молочко от нашей коровки было не хуже, чем обычно?

Мужчины недоуменно переглянулись - вроде бы нет, не хуже.

– А это было жабье молоко, - сообщила она, помахивая вилкой. И, удовлетворись произведенным эффектом, объяснила:

– Это вам за то, что вы кормите меня всякой консервированной пакостью.

По лицу Эри было видно, что он просто онемел. Дело было не только в том, что она сказала, - главное, что она так говорила со своим мужем. До сих пор он был для нее господином и повелителем, и это никого не удивляло - еще бы, сам Кальварский, гений сейсмоархитектуры, величайший интуитивист обжитой Галактики, без которого не возводился ни один город в любой сейсмозоне! И миленькая длинноногая дикторша периферийной телекомпании "Австралаф", обслуживающей акваторию Индийского океана. Шесть лет незамутненных патриархальных отношений, и вдруг…

– Ты просто устала от безлюдья, детка, - сказал тогда Генрих. - Давай-ка собираться на Большую Землю.

– И не подумаю, - возразила детка, - я еще не взяла от Поллиолы все, что она может дать. Я еще не собрала свою каплю меда…

Если бы он тогда мог угадать, что ее капля меда окажется красного цвета!

Тогда он пил бы и сейчас свою кружку молока - от жабы ли, от единорога, не все ли равно - вкус одинаковый, а не сидел бы в этом огуречном лиловом дерьме, тупо глядя слипающимися от бессонницы глазами на только сейчас появившегося из-за деревьев нелепо ковыляющего панголина. Явился-таки, искомый гад. На этот раз придется пропустить тебя вперед. Валяй. Догонишь бодулю - не может же она удирать без остановки,- тогда можно будет выстрелить поверх тебя. Не бойся, десинтор не разрывного действия, без обеда ты не останешься. Просто надо будет опередить тебя из гуманных соображений.

Генрих отступил за огуречный ствол и подождал, пока ящер, по-прежнему двигаясь судорожными толчками, прополз мимо. Выйдя из-за ствола, Генрих с удовлетворением отметил, что панголин проделал в россыпях огурцов заметную борозду - не надо разгребать шершавые плоды, чтобы найти след с четырехпалой лапой и регулярными розоватыми пятнами справа.

Преследование ящера в этой огуречной роще отличалось такой монотониостью, что Генрих окончательно перестал следить за временем и пройденным расстоянием. Сколько он шел, осторожно ставя ногу прямо на след ящера, полчаса или полдня? Убийственное однообразие колоннады растительных монстров могло усыпить на ходу. И усыпляло.

Из этого полудремотного состояния Генриха вывело падение. Под ногой злорадно хлюпнул раздавленный огурец, смачные лиловые плевки усеяли штанину, и он почувствовал, что уже лежит на боку и в левой кисти нарастает боль, нарастает жутко, по экспоненте. Ящер обернулся, удовлетворенно прошипел что-то на прощанье и исчез как-то особенно неторопливо. "Погоди, гад ползучий,невольно пронеслось в голове,- я ж тебя догоню… Вывихнуть руку - это тебе не десинтором по боку. Я ж тебя доконаю…" Он спохватился на том, что сейчас, выходило, он гнался уже не за бодулей, а вот за этим зеленым выползком, и то суммарное чувство досады, нетерпения, собачьей тяги вперед, по следу, и есть, вероятно, атавистический охотничий инстинкт, в существование которого он до сих пор не верил.

Он положил десинтор на колени, выдернул из медпакета белую холодную ленту и наскоро перетянул кисть руки. Поднялся, поискал глазами - здесь растительной зелени не было, так что поблескивающую чешую панголина он должен был бы усмотреть издалека. Так ведь нет. И непрерывно прибывающая сиреневатая огуречная каша уже затянула след. Генрих выругался, засек направление по носику Буратино и медленно двинулся дальше, разгребая предательские огурцы. Он упал еще раза четыре, и последний раз - на больную руку, так что боль, усиленная жарой, стала несколько выше допустимой. Мелькнула мысль - а не послать ли эту затею к чертям и не вызвать ли аварийный вертолет? Но тот же новорожденный охотничий инстинкт не дал этой мысли вырасти и овладеть усталым, обмякшим телом. Он шел и шел, и когда впереди наконец тускло блеснуло слизистое тело панголина, он увидел в просвете между деревьями беспорядочно валяющиеся здоровенные ржавые грубы. Об одну из таких труб самозабвенно терся ящер.

Генрих, стараясь не упасть в шестой раз, осторожно приблизился. Ящер повернул к нему внезапно потолстевшую морду - вероятно, опухла от чесанья,встряхнулся, так что с него слетело еще несколько крупных чешуек, и с завидной легкостью юркнул в трубу. Через некоторое время он показался из дальнего ее конца, пересек чистое пространство - огурцов что-то стало меньше,- подполз к следующей трубе, почесался и влез. С третьей трубой процедура повторилась. Ящер был уже довольно далеко, и Генрих обратил внимание на то, что после прохождения через каждую из труб ящер как бы розовеет. Он подошел поближе и поднял тяжелую, с ладонь, пластинку чешуи. И вовсе это была не чешуя, а слипшаяся тугим слизким конусом шерсть. Налет, покрывавший жесткие, утончающиеся к кончику ворсинки, делал их зеленоватыми. От этого слипшегося кома шерсти сладко тянуло кровью.

Но ведь этого не могло быть. Генрих потряс головой. Такая модификация… Всего пять-шесть часов… А, что он размышляет, теоретизирует! Нашел время! Ведь он может просто-напросто догнать животное, подстеречь на выходе из очередной трубы, и все станет ясно…

Пятнистое зеленовато-розоватое тело, похожее на исполинского аксолотля, мелькнуло впереди и исчезло в коричневом жерле. Но дальше трубы шли навалом, в три-четыре наката. Трубы? Он наклонился, потрогал. Ну, естественно, никакие это не трубы - свернутые листья, причем каждый - величиной с хороший парус. Вероятно, это были листья этих огуречных деревьев - сначала опадала листва, потом прямо из ствола высыпались семечки. А почему бы и нет? Он взобрался на одну из этих гигантских сигар - ничего, выдержала. Стало хуже, когда "сигары" пошли штабелем - он поколебался немного, а потом влез в отверстие. Это была не та труба, через которую проползло животное (Генрих уже не рисковал называть преследуемое существо ни бодулей, ни панголином); преодолев это препятствие, он вынужден был снова обратиться к "ринко". Там, куда показал носик, был сплошной завал. А не пробить ли себе дорогу десинтором? Нет, поздно - сзади уже слишком много этих "сигар", если от разряда они вспыхнут, то уж надо думать - на такой жаре они полыхнут как фейерверк: и не выскочишь, и вертолета не дождешься. Вызвать все-таки вертолет? С него "ринко" не возьмет след. И он снова ввинтил свое тело в потрескивающую лубяную трубу.