Клиффорд Саймак - Последний джентельмен

Снимая пальто, он ощутил в кармане сложенную газету. Удивленный, он достал ее, развернул, и в глаза сразу бросился заголовок. И тут же все в комнате мгновенно и странно изменилось. Комната больше не была аккуратным святилищем, а просто рабочим кабинетом пишущего; не обтянутые кожей элегантные тома стояли на полках, а неровные ряды растрепанных, с халатно загнутыми страницами, книг. А ковер больше не был старинным и глубоким он превратился в дешевый новый ковер фабричной работы.

— Боже… — выдохнул Харингтон почти умоляюще.

Он чувствовал, как испарина выступила у него на лбу. Руки его неожиданно задрожали, колени подогнулись.

Потому что он изменился так же, как и комната — комната изменилась, потому что изменился он.

Он больше не был последним джентльменом и снова стал той другой, гораздо более реальной личностью, которой был уже весь вечер. Он снова был собой. И он знал, что произошло это благодаря заголовку в газете.

Он осмотрел комнату и понял, что теперь видит ее правильно, что такой она была всегда; даже когда он представлял ее себе гораздо более романтичной. Он нашел себя через тридцать лет и затем — он вспотел при этой мысли — и затем снова потерял себя, легко и не сознавая этого, даже ничего не заметив.

Он пошел, чтобы увидеть Седрика Мэдисона, с этой самой газетой, зажатой в руке, пошел без всякой цели. И вот он снова увидел свой кабинет не таким, каков он на самом деле. Ему снова захотелось прочесть знакомые имена на могильной плите. Он снова помнил свои ужины с давно умершей матерью. Его снова заставляли сообразить, что уличная забегаловка — это прекрасная столовая. И, конечно, еще многое…

Думать об этом было унизительно, но не только унизительно — в этом заключались и метод, и цель, и теперь было важно узнать, что это за метод и цель.

Он уронил газету на пол, подошел к бару и достал бутылку и стакан. Налил немного и выпил.

«Ты искал начальную точку, — сказал он сам себе, — и такой начальной точкой оказался Седрик Мэдисон. Не более, чем ключ, но, по крайней мере, с этого началось…»

Он попытался мысленно восстановить прошлые часы, ища хоть какую-нибудь цель, вспоминая, в какой же момент он изменился. Но ничего так и не нашел.

Но ведь как-то он изменился или, скорее, его изменили, вернули в маскарадный мир, навязанный ему много лет назад! В чем причина этого маскарада? Что заставило изменить жизнь человека, или, вернее, жизни многих людей? Возможно, стремление навязать благоденствие, неудержимое стремление делать добро, навязчивое желание вмешаться в жизнь других людей… Или это сознательная, тщательно спланированная попытка изменить ход мировых событий, изменить назначение человечества, чтобы привести его к особому конечному результату?

Значит, кто-то, организовавший это, обладает умением предсказывать будущее, способностью отыскать в настоящем те ключевые факторы, изменив которые, можно в нужном направлении изменить и будущее…

Яростно зазвонил телефон на столе. Он в ужасе повернулся. Телефон зазвонил вторично.

Харингтон подошел к столу и взял трубку.

Звонил сенатор:

— Добрый вечер. Я не поднял вас? Вы, конечно, слышали новость?

— По радио.

— Белый дом назвал…

— И вам пришлось согласиться.

— Да, конечно, но…

На другом конце провода послышался странный звук, будто сенатор поперхнулся.

— В чем дело, Джонсон? Что происходит?

— У меня был посетитель…

Харингтон ждал.

— Престон Уайт. Вы его, конечно, знаете?

— Да. Издатель «Ситуэйшн».

— Он явился тайно и весьма драматично. Разговаривал шепотом и конфиденциально. Как будто мы с ним участвовали в каком-то общем заговоре.

— Но…

— Он предложил мне, — сказал сенатор, почти задыхаясь от гнева, — право исключительного использования Харви…

Харингтон прервал его, сам не зная почему, словно он боялся продолжения:

— Вы знаете, я помню, как много лет назад — я был тогда еще мальчишкой — в редакции «Ситуэйшн» устанавливали Харви…

Он был удивлен тем, как хорошо помнит это — гром фанфар и крики «ура». Хотя в то время никто не обратил на это особого внимания: «Ситуэйшн» и раньше был известен регулярными подсчетами. Теперь все по-другому. Теперь все читали колонки Харви и даже в самых влиятельных кругах его данные считались непререкаемыми.

— Харви! — крикнул сенатор. — Железный калькулятор! Механический предсказатель!

«Вот оно, — подумал Харингтон. — Именно это я и искал».

Харви был предсказатель. Каждую неделю в журнале появлялась колонка его прогнозов.

— Уайт был очень настойчив, — сказал сенатор. — Держался он весьма по-дружески. Он предоставил Харви в мое полное распоряжение. И заявил, что будет давать мне заранее просматривать все предсказания, причем будет заказывать их немедленно по моей просьбе и не станет печатать те, которые мне не нужны.

— Это было бы отличной помощью…

Да, это было так, ибо Харви был хорош. В этом не могло быть сомнений. Неделю за неделей выстреливал он свои точные предсказания.

— Мне это не нужно! — вновь закричал сенатор. — Я не желаю иметь дело с Харви. Он — самое плохое, что случилось в области, связанной с общественным мнением. Человеческая раса должна полагаться на собственную рассудительность. Она должна иметь право принимать или отвергать предсказания любого своего учителя или мудреца. Но наше технологическое общество выработало новый фактор — непогрешимость машины. Мне кажется, что «Ситуэйшн», используя аналитический компьютер, очеловеченный именем Харви, изменяет ход мировых событий, опираясь на человеческое легковерие. И я не желаю в этом участвовать. Я не желаю иметь ничего общего с…

— Я знал, что Уайт за вас. Я знал, что он одобряет ваше назначение, но…

— Престон Уайт — опасный человек. Каждый человек, обладающий властью, опасен, а в наше время человек, который может формировать общественное мнение, обладает огромной властью. И я не хочу иметь с ним ничего общего. За мной сорок лет безупречной службы. Что случится со мной, если кто-нибудь обвинит этого Уайта?!

— Его уже обвиняли. Несколько лет назад, когда комиссия Конгресса расследовала его деятельность. И как я вспоминаю, большая часть показаний была связана именно с Харви.

— Холлис, не знаю, зачем я побеспокоил вас. Не знаю, зачем позвонил. Думаю, просто, чтобы выпустить пар…

— Я рад, что вы позвонили. Что вы собираетесь делать?

— Не знаю. Я, конечно, выгнал Уайта, так что теоретически мои руки чисты, но все это мне не нравится. У меня отвратительный вкус во рту…