Мария Галина - Курортная зона

- Поставь! Поставь скорее!

- Так что же это было? - говорит Ленка.

- Пропилен. Изопропиловый спирт. Дисковод я им чистил.

Пропилен, надо сказать, тот еще яд. Ленка выплеснула чашку в раковину, а вслед за ней Нарбут нервно вытряхнул содержимое своего сосуда.

- А я бы его выпил, - сокрушенно бормотал Нарбут. - Раз - и выпил. Ну и нюх же у тебя!

- Глаза у него упали, - пробурчала Ленка, успокоившись. - Подумаешь... У нас в студии один еще лучше написал: "Собака заметила факт появления ружья"...

* * *

- Да чего ты ревешь? - спрашивает Ленка. - Ты же в Америку едешь. Там знаешь как хорошо!

- Наверное, хорошо, - растерянно говорит Эдита.

Она привыкнет. Через неделю она опять научится говорить по-английски и вспомнит про свой любимый китайский ресторанчик, где ее знают и не спрашивая подают на стол то, что ей нравится. Она повесит картину над камином, а из подстаканников сделает какую-нибудь инсталляцию. В Америке теперь в ходу инсталляции. У нее даже почти ничего не украдут в Шереметьево на обратном пути...

Рядом, у соседнего вагона, кого-то провожают эрудиты. Они набились такой толпой, что даже непонятно, кто из них уезжает.

Поезд медленно трогается. Он идет в холодную Москву, но на самом деле дальше, гораздо дальше, куда никакие поезда не ходят. Эдита все машет и машет за треснувшим стеклом.

- Ну пошли, что ли... - говорит Августа. Они доходят до троллейбусной остановки. Толпа облепила троллейбус, и кто-то уже повис на тросах.

- Раз я не еду, никто не поедет! - орет он.

- Мужчина, умоляю, сойдите с колеса, - говорит водитель еще одному боевику.

- Не сойду, - отвечает растерзанный пассажир. - Я устал. Я хочу умереть. Если мы не можем ездить как люди, лучше смерть. Поезжайте!

- Знаешь что? - говорит Ленка. - Пойдем-ка мы пешком.

И они идут пешком.

ДИЕТА ЛИДОЧКИ МУНТЯН

- Нет, ты посмотри, - Лидочка стиснула зубы, втянула живот, но, вдохнув, расслабившись, и поглядев на деления портновского метра, сокрушенно сказала:

- Еще полтора.

- Два, - сказала беспощадная Ленка, у которой была хорошая память.

- О, Господи! - Лидочка завела глаза к небу, потом опять опустила их, одним махом озирая талию и бедра, - какая разница, полтора или два. Главное, они уже есть.

- Ты Софочкину диету пробовала? - деловито спрашивает Ленка.

- Это какой? Софки Кнобель, что ли? Жидкий суп и после пяти не есть? Еще зимой. Фигня.

- Да нет. Не Кнобель. Ротару.

- Пробовала. Эта тоже не пошла.

- Еще бы ей пойти, - ехидно говорит Ленка, - ты же когда на Привозе творог искала, весь молочный ряд по щепотке объела.

- Творог, - сухо сказал Лидочка, - должен соответствовать определенным требованиям. Во-первых, он должен быть свежим. Во-вторых - рассыпчатым. В третьих - не кислым. И главное - кувшинным.

- Ты же у каждой торговки пробовала. Подряд. И кислый и не кислый. Вот тебе твои сантиметры!

- Ладно, - говорит Лидочка, - оставим эту тему.

- Погляди, - примирительно говорит Ленка, - может это подойдет? Я со столба отклеила.

Она сосредоточенно роется в сумочке.

- Это? "Заработал деньги - спрячь их!" Нет, это не то. Это реклама коммерческого банка. А это - распродажа со скидкой. Это для Мулярчик, она просила. "Молодому серебристому пуделю требуется консультация психоаналитика"... Это я просто так отклеила, ради интереса. Ага, вот!

В руках у нее шуршит потрепанная бумажка, на которой крупными буквами написано: ВСЕМ ХУДЕТЬ! и ниже: "Коррекция фигуры в любую сторону".

- А, - со знанием дела кивает Лидочка. - Этих я знаю. Шарлатаны. Тут я недавно встречаю Лошадь, выступает этак гордо по направлению к морвокзалу, а у нее на груди значок "Хочешь похудеть, спроси меня как". А Лошадь, стервоза, сколько ни жрет, все свои шестьдесят имеет.

- Не в коня корм, - подтверждает Ленка.

- Так за что она тридцать зеленых ежемесячно получает, спрашивается? Я и говорю - шарлатанство.

- Ты тоже можешь заработать, - предлагает Ленка.

- На этих шарлатанах? Интересно, как?

- Приди в их контору в таком значке и пусть тебе ежемесячно платят тридцатку, чтобы ты его больше не носила.

- Ну тебя! - обижается Лидочка. - Ты бы лучше пошла, Джонсика вывела. А я пока овсянку запарю. С медом и орехами.

- Какая-то странная у тебя диета, - сомневается Ленка.

- Это диета Татьяны Васильевны. Для кожи. Бело-розовая кожа, густые волосы, блестящие глаза...

- Брось, - говорит Ленка, - ее такой мама родила.

- Это, - сурово отвечает Лидочка, - мы еще посмотрим.

- Так я пошла? - Ленка пристегивает поводок.

- Ладно. Только осторожней. Он с собаками очень нелюдимый.

Ленка уже движется к двери, но Лидочка окликает ее.

- А что с этим пуделем, как ты думаешь?

Ленка пожимает плечами.

- Понятия не имею. Может, эдипов комплекс, все такое...

- У пуделя?

- Ну...

- Слушай, оставь объявление. Я позвоню.

- Ты даже не ветеринар, - с укором говорит Ленка

- Может, там все дело как раз в диете. Диета у него неправильная. А я на этом деле собаку съела.

- Это, - сурово отвечает Ленка, - не лучшая рекомендация.

* * *

Ленка выходит во двор. Сухие астры залиты теплым красноватым светом, точно угасающие угли, тлеют в темной зелени толстые тяжелые майоры-цинтии, светятся ягоды на шиповнике. Шевелятся на сухой траве тени от акаций - то зеленые, то лиловые, то синие.

Джонсик задирает лапку.

Серая кошка, выглядывая из зарослей, смотрит на него с брезгливым любопытством.

- Это - ваша собака? - раздается грозный голос.

Ленка подпрыгивает.

Серой кошки больше нет, но из-за кустов выглядывает мрачное лицо дворника.

- Ну, - осторожно отвечает Ленка, - более ли менее.

Дворник лениво озирает серую бородатую мордочку, потом всю жалкую фигуру Джонсика, который лениво машет хвостом-обрубком.

- Не претендую! - говорит он холодно и вновь скрывается в кустах.

* * *

- Не знаете, чем пигментные пятна на руках можно вывести? - спрашивает писательница Генриетта Мулярчик.

- А что? - удивляется Ленка.

- Они очень выдают возраст.

Ленка смотрит на ее узловатые подагрческие пальцы, пальцы восьмидесятилетней особы, на жесткие, деформированные ногти.

- Ну, если только в этом дело, тогда простоквашей, - говорит она.

- Нет, - Генриетта Мулярчик задумчиво смотрит в пространство. - Не только в этом. Мне нужно перескочить с пятидесятого на сорок шестой.

- Автобус? - тупо спрашивает Ленка.

- Нет. Размер. Я уже нашла свое содержание, теперь ищу формы. Раздобыла диету. Великолепную диету. Жокейскую.

- Надеюсь, не для чистокровных скакунов? - спрашивает Ленка.

Но Генриетта не понимает иронии. Она вообще не понимает иронии, потому что писатели - существа, лишенные чувства юмора. Даже юмористы.